Мимо нас брели захваченные на высоте пленные. В их походке было что-то необычное. Решительно все почему-то держали одну руку на животе, и от этого фигуры были неестественно изогнуты.
— В чем дело? — спросил я у конвоира, пожилого старшины, с усами цвета спелой пшеницы.
Он хитро и немного смущенно улыбнулся:
— Штаны боятся потерять, товарищ генерал.
— То есть?
— Разрешите доложить?
— Докладывайте.
Старшина повернулся к пленным.
— Колонна, стой! — скомандовал он, стукнув автоматом о землю.
Пленные остановились, все так же не снимая рук с животов.
У старшины мелькнул в глазах лукавый огонек, и он охотно начал рассказывать:
— Ежели по порядку, товарищ генерал-майор, то дело было так. Взять-то мы их взяли, а отправить в тыл нет никакой возможности. Сами небось видели — фашисты передыху нам не давали. Как тут их поведешь? Вот и сидят они, значит, с нами, в траншее. Командир роты мне говорит: «Смотри, Васильевич, как бы они у нас за пятую колонну не сыграли, тогда нам туго придется. Возьми, говорит, две гранаты и, если заметишь что, кидай с маху. А то, гляди, во время контратаки похватают оружие — вишь его сколько валяется — да и чесанут нас с тылу». Ну я решил иначе — взял да и собственноручно поотрезал им пуговицы на штанах и подштанниках, чтобы руки были заняты. Так они, голубчики, весь бой и просидели на месте. Без штанов-то не разойдешься.
Мы с Самохиным весело слушали забавный рассказ. Старшина улыбался, довольный произведенным впечатлением. Пленных собирались уводить; я велел адъютанту оставить двоих, махнув рукой старшине:
— Потом пришлю их в штаб!
Привели толстого фельдфебеля и сухопарого, длинношеего лейтенанта Валлера, конфузливо подтягивавшего брюки.
— Хуже было б, если бы при малейшем подозрении он угостил вас гранатами, — сказал я, указывая на старшину.
Офицер криво улыбнулся.
— Остроумный способ, — буркнул он.
Пленных привели ко мне в блиндаж. Ободренный незлобивым приемом, лейтенант охотно поведал, что он командир роты. До войны имел небольшой продовольственный магазин. Жил со своей Мартой счастливо, воспитывая двух детей.
Я осторожно спросил, чем объясняется такое ожесточенное сопротивление, какое оказывают последнее время немецкие солдаты.
У лейтенанта сразу вытянулось лицо. Он встал и, поддерживая брюки, начал:
— Доблесть германского солдата общеизвестна…
Потом, посмотрев на котелок и хлеб, устало махнул рукой и сел.
Я кивнул ему на еду.
— Дело очень простое, — проговорил офицер, взял вилку и, осторожно поддевая на нее мясо, продолжал: — Наши генералы тоже любят шутить вроде вашего, как это — ста-аршины! Только шутки у них жестокие и стоят жизни тысячам немецких солдат.
