не выдерживают, отходят за артиллерию. Помогите хотя бы одним полком!
Вслед за Горбуновым мне позвонил начальник штаба 2-й гвардейской артиллерийской дивизии РГК[6] полковник И. Г. Меленков:
— На участке тридцать третьей пехота восемьдесят восьмого стрелкового полка отошла на огневые позиции пятой гаубичной бригады. Прошу разрешения перевести наше хозяйство на запасные позиции. Тяжелые гаубицы малопригодны для борьбы с танками.
— Подождите до моего приезда, — отвечаю ему. — Помогите пехотным командирам навести порядок, вернуть окопы.
Ехали на «виллисе». Вначале нам везло. Километров семь-восемь промчались без остановки. Самолеты кружили правее нас. Но дальше дорога была перерыта саперами. Оставив машину, пошли пешком.
Справа и слева какой-то батальон рыл окопы. Дождей давно не было, земля окаменела, и солдаты с ожесточением дробили ее. Впереди дивизионная артиллерия, стоявшая ранее на закрытых позициях, теперь прямой наводкой уничтожала танки и пехоту противника. На подступах к орудиям горело несколько машин.
— Слабы у фашистов нервы, не выдерживают горячей «баньки» пушкарей! — закричал мой спутник. — Смотрите, танки удирают.
Я тоже поначалу принял их отход за бегство. Но мы ошибались. Танки, оказывается, уходили для того, чтобы освободить поле для нового удара по нашим огневым позициям — с запада шла армада бомбардировщиков с фашистской свастикой на крыльях.
— Товарищ генерал, скорее ко мне! — услышал я незнакомый голос.
У обочины дороги стоял пожилой солдат, морщинистый, давно не бритый, без каски. Он успел уже отрыть окопчик по пояс и заботливо приглашал укрыться в нем.
Гул моторов нарастал. Отчетливее стали видны бомбардировщики «хейнкели». Эти не пикируют, но зато берут в два раза больше бомб.
— Скорее, — торопил солдат, и я прыгнул в его окопчик.
— Тесновато, — как бы извиняясь, тихо сказал он.
— Спасибо, дружище, — от души поблагодарил я бойца и крепко пожал ему руку.
А самолеты уже над нами. Видим, как отделяются парами бомбы и с воем летят вниз. Вой и визг прервались сплошным гулом и рокотом разрывов. Рядом раздались новые мощные взрывы. Меня больно ударило в поясницу. Это были комья спекшейся земли.
Внезапно передо мной появился адъютант, весь в пыли. Он что-то говорил, но я ничего не слышал.
— Зачем приполз, немедленно укройся! — кричу ему.
Оказывается, он решил проведать, жив ли я.
Целый час длилась авиационная обработка огневых позиций артиллерии и батальона. Когда она закончилась, местность вокруг стала неузнаваемой: всюду виднелись большие воронки, на дороге стояли остовы сгоревших машин, валялись разбитые повозки, мертвые лошади.
