Его патронатные воспитатели на него не жаловались, он был ласковым, если отлынивал от домашних дел, то как-то без вызова, особо не хулиганил, хотя частенько попадал в истории – то на него собака напала, еле убежал, то под лед на пруду провалился, то куда-то уехал с мальчишками на электричках, всех перепугал. Удивляли бурные сцены, которые Валера иногда закатывал, обидевшись на что-нибудь, или «выбивая» у родителей внеплановую покупку. Уж очень они не соответствовали возрасту и полу – Валере было уже 12, а он театрально рыдал, как пятилетняя девчонка. Но это случалось не очень часто, и была надежда, что скоро пройдет.
Стонали от Валеры учителя. Он неплохо учился, не дрался и не бил стекол, но каждый урок, на котором он присутствовал, плавно переходил в цирковое представление. Например, учитель начинает новую тему и вдруг замечает, что весь класс хихикает и вертится. «Что случилось?» – молчание, смешки, преходящие в хохот. Только минут через 10 выясняется, что Валера все это время стоял прямо за спиной у учителя на подоконнике за занавеской. В другой раз Валера явился на урок с картонной коробкой на голове – он изображал инопланетянина. На просьбу принять нормальный вид очень потешно притворялся, что ничего не понимает, говорил на тарабарском языке и демонстрировал большую радость при встрече с землянами. Все это выглядело довольно мило, но урок-то опять сорван. И это не считая ежедневных заурядных фокусов вроде громкого икания, стука по парте ручкой, «остроумных» замечаний во время ответов других учеников. Если же вызывали самого Валеру, класс уже готов был смеяться в ответ на любое его слово. Учителя построже порой выгоняли парня из класса в самом начале урока, но администрация этого, естественно, не одобряла. Тем более что он вовсе не расстраивался, а придумывал что-нибудь еще, например кукарекал за дверью. На Валерку трудно было сердиться, но всему есть предел, а главное – не было ощущения, что его поведение меняется к лучшему. Он вроде бы искренне извиняется, умилительно просит прощения, горячо обещает, что больше – ни за что, а потом – все снова.
С ним пытались разговаривать патронатные воспитатели. Валера сначала долго исполнял партию: «Я ничего не делал, это они сами смеялись», а потом начинал рыдать, приговаривая, что раз они верят им, а не ему, то нечего притворятся, что его любят, и пусть лучше отдадут в детский дом. И начинал собирать вещи, пытаясь уйти «в ночь, в темноту, одинокий и никому не нужный». Один раз он даже полез на подоконник, крича, что сейчас выпрыгнет. Тут у патронатной мамы сдали нервы, она стащила его вниз и хорошенько надавала по мягкому месту. Потом они вместе плакали, сидя на полу. После очередного скандала дня три бывало затишье, и – все сначала.
