Слегка обескураженный, Гриффин огляделся по сторонам. Комната, в которой он оказался, судя по всему, совмещала в себе функции кухни и гостиной. Он принялся шарить по кухонным шкафам и сразу же отыскал связку свечей, спички и фонарик. Обрадовавшись, он зажег фонарик, но батарейки почти сели, и света от него было немного. Внутри плиты царил такой же стылый холод, как и во всем остальном доме.
Потирая руки, чтобы хоть чуточку согреться, Гриффин нащупал поленницу, но поленья накрепко смерзлись между собой, так что ему не сразу удалось оторвать их друг от друга. Молясь про себя, чтобы они по крайней мере оказались сухими, он постучал ими о крыльцо, чтобы стряхнуть снег и лед и даже не заметил, что сильно ободрал ладони.
К счастью, руки его, оказывается, еще чувствовали боль, что было уже хорошо — выходит, он их не отморозил. Стараясь не обращать внимания на боль, он набрал столько поленьев, сколько смог унести. Потом смял газеты, сунул их в плиту, положил поверх несколько чурбачков, открыл заслонку и чиркнул спичкой. Бумага вспыхнула сразу… и так же быстро погасла. Поленья даже не успели согреться.
С каждой минутой холод пробирал все сильнее. Тихо чертыхаясь, Гриффин принялся колоть чурбачки топором, который удалось отыскать за дверью. Наколов достаточно щепок, он разгреб в плите поленья, сунул еще смятых газет, поверх положил щепки и только потом — поленья.
Из суеверия он боялся даже дышать и только смотрел, как огонь, перепрыгнув с газет, весело принялся за поленья. Вздохнуть свободно Гриффин осмелился, только когда первые из поленьев, издав приглушенный треск, занялись пламенем.
Поппи потихоньку начала беспокоиться. Плита давно остыла, аромат печенья с кленовым сиропом стал слабее, стаканы из-под молока были помыты, а девочки уже начали поговаривать об ужине. Пугало ее не это — ей и раньше приходилось кормить их ужином. Им нужен был Мика.
Вообще говоря, он был нужен и ей — узнать, что происходит. Многочисленные друзья Поппи отыскали ее и здесь, но они еще тоже ничего не знали. С каждым звонком девочки пугались все больше. Они давно уже перестали задавать ей вопросы и молча жались возле ее кресла.
Поппи так задумалась, что не услышала, как подъехала машина. Когда Мика появился на пороге, одного взгляда на его застывшее лицо и темные мешки под глазами хватило, чтобы слова замерли у нее на губах. Глаза его казались почти черными — таких глаз Поппи у него не видела с тех пор, как в его жизнь вошла Хизер.
