Он здесь. Он смотрит из закулисья,
глотая жадно табачный дым.
С оскалом волчьим. С повадкой лисьей.
Ты объясняешься с молодым
мужчиной на языке текилы
с невероятностью нулевой.
Окно похоже на пасть могилы,
когда нет выхода из него.
Вы говорите с ним, говорите.
Вы говорите с ним до утра.
Двум жёлтым точкам из-под прикрытия
видней, во сколько стрелять пора.
Когда он выстрелит, всё пропало.
Но замогильный проём окна
запорошит белый снег устало,
и вновь – матросская тишина.
Текила кончилась, объясненья
за нею вслед просочились в дверь.
Ты растираешь до покрасненья
глаза, в которых таится зверь,
две точки, жолтые, как у Блока,
два чьих-то глаза в твоих глазах.
Сегодня зверь завернулся в кокон.
Сегодня он не придёт назад.
Ты, а не он от тебя зависим.
Замкнётся комната на кольцо.
Он завтра выйдет из закулисья
и всем покажет свое лицо.
И будет взгляд, что ценней прожитых
лет – девяноста и девяти.
Тому, кто станет им вдруг прошитым,
уже не вырваться. Не уйти.
На языке куба-либре с колой
ты оставляешь ему ожог.
Готовя свой затяжной прыжок,
зверь наблюдает за вами с пола.
И сердце станет в минуту полым,
в когтях обмякнув, что твой мешок.
На грани срыва, на грани фола,
на грани риска —
