Её имена (сборник) | страница 33



«Не торопиться, нетерпенье – роскошь…»

Не торопиться, нетерпенье – роскошь,
я понемногу сбавлю скорость,
где мир как в жизнь впадает в кому.
И там-то всё и происходит.
Как на искусственном дыханьи
того, что с богом, и не может,
как при естественном отборе
любви, которой страшно выжить,
как без вести пропавший в слове,
как слово в даре созерцанья,
я позабыл, что я хотел… Я сбавил
и это. Вот и происходит.

«Едино всё и так пребудет…»

Едино всё и так пребудет.
И облако, и сын, и лес.
Христос повесился в Иуде,
Иуда во Христе воскрес.
В Иерусалиме ли, в Тамани,
распалась связь иль стая птиц,
белеет парус ли в тумане,
иль просто мальчик и отец,
и тайной теплою окутан,
как Магдалиной, тает след,
и свет исходит не оттуда,
откуда свет

II

За мостом

«В ней пространство и время в силе…»

В ней пространство и время в силе
сошлись, как борцы сумо.
А с виду она – гусыня,
выполненная с умом.
Левша воображенья, блоху обиды
она подковывает на скаку.
Ее психика имеет виды…
Пожалуй, точка. Она – в стогу
иголка. А стог – в горах тех,
где лишь слова цветут на прокорм
людям. Ее характер —
сундук, плывущий у мыса Горн.
А в сундуке гуляют лисы
и словари – их чтец и жнец,
она актриса
театра букв, она жилец
вершин – в углу медвежьем.
Есть верх и низ в ней, и есть просвет,
в котором всё, что должно бы между —
но нет. Переждем. В осле —
обрыв и озеро печали,
и дух святой застыл над ним,
колеблется… В начале —
был осел. Потом труды и дни
над женщиной. И в доме
затеплен свет. Но никого
там нет. Борцы сумо
раскланиваются…

«Было это лет десять тому назад…»

Было это лет десять тому назад.
Снял я однушку в Москве, район Люблино.
И собирался выпускать альманах «Мета»,
который потом стал «Фигурами речи».
И вот живу, собираю его и посматриваю на экран,
где охотник преследует раненую антилопу:
они бегут – день и ночь, по саванне,
один – по следу, другая – чувствуя его за спиной.
Алеша Парщиков говорит:
а ты напиши Мише Йосселю,
который в Торонто живет, а жена у него из Кении,
семинары ведет он в Питере и Найроби.
Написал,
и потянулась дорожка в Африку, о которой грезил,
и дошло до Совета племени Масаев.
Шли месяцы, масаи рассматривали мои бумаги,
чтобы я у них поселился на длительный срок как —
не выговорить – как русский писатель-натуралист,
пишущий «уединенное».
За окном – Люблино.
Тем временем, вставало солнце второго дня,
охотник все продолжал свой бег,
главное – не останавливаться,
и не давать ей времени на передышку,
лук у него и нож, под 50 в тени,
босые пятки колесуют зернистый воздух,