ни растущую в сердце ледяную лозу,
ни под сердцем жужжащее эхо.
Двадцать лет я не помнил и столько же зим
этот сладкий, прозрачный и плачущий дым,
этот запах прощанья и страха.
Двадцать лет мы – почти что незримо – кружим
и над садом седым, и над рядом чужим
в плотном небе слоистого праха.
Что ж, пчела дорогая, теперь ты – сама,
оттого что кончается эта зима,
оттого что исполнились сроки.
Неслучайно опять зазвенело ледком
незнакомое небо, чей холод знаком —
скоро в сердце подтает иззубренный ком,
скоро снова откроется путь над летком —
и свободы шажок неширокий.
