Опять под лампою допоздна
желтеет бесплодный круг.
Одной печалью уязвлена,
давно моя жизнь от рук
отбилась… а память стоит за мной,
и щеки ее горят,
когда ревет самолет ночной
два года тому назад.
Одна разлука – а сколько слез.
Над городом ледяным
вставало солнце, в ветвях берез
сгущался зеленый дым,
рождались дети, скворец, как встарь,
будил меня поутру,
а все казалось – стоит февраль,
и мы – вдвоем на ветру,
Шептала вьюга: «Утихомирь
пустые надежды, друг».
Блистала тьма, раздавалась вширь,
звенела, пела вокруг,
и понял я, что мои следы,
и сумрачный дар, и честь
ушли в метель… У любой звезды
заветная флейта есть,
но если время двинется вспять —
я в двери твои стучу —
воскреснув, заново умирать
мне будет не по плечу.
Я брошусь за борт, когда ладья
отчалит, веслом скрипя,
но это буду уже не я,
и мне не узнать тебя.
Все двадцать писем твоих в пыли,
на пленке голос плывет.
Вдвоем на разных концах земли
мы смотрим на ледоход.
Вольноотпущенница, давай
помиримся без стыда —
весной любая живая тварь
ищет себе гнезда.
Крошатся льдины, в тумане порт,
над городом облака,
но профиль кесаря так же тверд,
а монетка так же легка.
Отдай ему все, что попросит он —
ставит он, не возьмет
василеостровский Орион
и баржи, вмерзшие в лед.
Прощай! Раскаявшийся – стократ
Блажен, потому хитер.
Ему – смеяться у райских врат,
и не для него костер.
А ночь свистит над моим виском,
не встретиться нам нигде,
лежит колечко на дне морском,
в соленой морской воде.
Когда-нибудь я еще верну
и радость, и прах в горсти.
Возьми на память еще одну
десятую часть пути.
И то, что было давным-давно,
и то, что поет звезда —
возьми на счастье еще одно
прощание навсегда.
1977—1981
