|
| She was to him a holy thing, a spotless victim to be laid upon the altar as a burnt-offering for the deliverance of the people; and who was he that he should enter into the white sanctuary of a soul that knew no other love than God and Italy? | Она святыня, беспорочная жертва, которой суждено быть сожженной на алтаре за свободу народа. И разве он посмеет войти в святая святых души, не знающей иной любви, кроме любви к богу и Италии? |
| God and Italy—Then came a sudden drop from the clouds as he entered the great, dreary house in the | Бог и Италия... Капли дождя упали на его голову, когда он входил в большой мрачный особняк на Дворцовой улице. |
| "Street of Palaces," and Julia's butler, immaculate, calm, and politely disapproving as ever, confronted him upon the stairs. | На лестнице его встретил дворецкий Джули, безукоризненно одетый, спокойный и, как всегда, вежливо недоброжелательный. |
| "Good-evening, Gibbons; are my brothers in?" | - Добрый вечер, Гиббонс. Братья дома? |
| "Mr. Thomas is in, sir; and Mrs. Burton. | - Мистер Томас и миссис Бертон дома. |
| They are in the drawing room." | Они в гостиной. |
| Arthur went in with a dull sense of oppression. | Артур с тяжелым чувством вошел в комнаты. |
| What a dismal house it was! | Какой тоскливый дом! |
| The flood of life seemed to roll past and leave it always just above high-water mark. | Поток жизни несся мимо, не задевая его. |
| Nothing in it ever changed-- neither the people, nor the family portraits, nor the heavy furniture and ugly plate, nor the vulgar ostentation of riches, nor the lifeless aspect of everything. Even the flowers on the brass stands looked like painted metal flowers that had never known the stirring of young sap within them in the warm spring days. | В нем ничто не менялось: все те же люди, все те же фамильные портреты, все та же дорогая безвкусная обстановка и безобразные блюда на стенах, все то же мещанское чванство богатством; все тот же безжизненный отпечаток, лежащий на всем... Даже цветы в бронзовых жардиньерках казались искусственными, вырезанными из жести, словно в теплые весенние дни в них никогда не бродил молодой сок. |
| Julia, dressed for dinner, and waiting for visitors in the drawing room which was to her the centre of existence, might have sat for a fashion-plate just as she was, with her wooden smile and flaxen ringlets, and the lap-dog on her knee. | Джули сидела в гостиной, бывшей центром ее существования, и ожидала гостей к обеду. Вечерний туалет, застывшая улыбка, белокурые локоны и комнатная собачка на коленях - ни дать ни взять картинка из модного журнала! |
