Приходится в который раз идти в музей с сестрой,
И делать вид, что не сестра, а я ее веду.
Ее надуманный предлог не стоит ни гроша,
Восход краснеет, как закат, смущен и белогрив,
Сестра сегодня хороша, чертовски хороша,
И я – отважный рулевой – веду ее сквозь риф.
Коса, и грабли, и топор, и старое весло,
Веселье восковых фигур, доспехи бывших сил,
Я слишком юн, я слишком храбр, мне слишком повезло,
Мне даже повезло с сестрой, хотя я не просил.
Бежит троллейбус, и метро крадется вслед за ним,
И солнце следом – к шагу шаг – за ним ползёт в зенит
Скажи, пожалуйста, никто мне нынче не звонил?
Хотя, наверно, позвонит, нет, точно позвонит.
Пусть будет риск, трещит форштевнь, змеей шипит струя,
Матросы встанут у бортов – хмельные и свои.
Швея хихикает с другим, мне не нужна швея,
И капитану – скажем впрямь – некисло без швеи.
Босая Золушка бежит, не сосчитав часов,
Как дорог нам любой предмет, хранимый под стеклом,
Но не засунуть под стекло ни мачт, ни парусов,
Ни тех, кто здесь, плечом к плечу, поделится теплом.
Когда тебе пятнадцать лет – что толку знать финал,
Неужто это сохранит, да нет, не сохранит,
Когда ты будешь знать о том, чего не начинал,
Или бросал, или не смог – действительно, финита ля комедия.
Привет. Сквозит. Прощай, Ахилл,
Ты черепаху не догнал, не перебрал ладов,
И ты идешь в музей с сестрой, в свой собственный архив,
Вцепившись в маленькой сестры цыплячую ладонь.
И небо светит над тобой – всех звезд не сосчитать,
Какой-то ветер гонит пух – муссон или мистраль,
Да, ты вернулся на щите – но не подняв щита,
И, значит, все-таки музей, и все-таки сестра.
Да, я не знаю ни черта, но черт лишь мне чета,
Я выбираю тех подруг, что смогут подождать,
По географии трояк, всех звезд не сосчитать,
Лежит под компасом топор, но ты не выдашь, да?
Пятнадцать лет, поёт вода, я лучший рулевой,
И невозможный Южный Крест шаги мои подъест.
И это счастье, может быть. А впрочем, вру, любовь,
Из комнаты я вышел, да.
Не заходи в подъезд.
