я позабыла, что я с тобою, бывший, я позабыла, кто с кем скандалил.
Ноги, исцарапанные в прибое, четко отображают узор сандалий.
Тощие кошки, кошек никто не кормит, кошки крикливы, наглы и голоштанны.
Я растворяюсь, нет, я пускаю корни, утро приходит, если на подоконник падают
виноградины и каштаны. Я не войду наверх, я пристроюсь возле, где бирюзовый мед
обнимает скалы. Губы хватают пряный горячий воздух. Осень, моя возлюбленная,
стервозна, больше, чем на неделю, не отпускает.
Господи, кто там лечит и кто там хнычет, чье там движенье крыл ли, шуршанье лап
ли, кто там дыханье ночи в карманах нычит?
В море луна замочила подол и нынче хмуро роняет с него золотые капли.
Плечи алеют смугло и нос лупится, кожу забраковал бы любой сапожник.
Время смеется, осень рыдает в Битце. Мы в свои двадцать выучились любиться,
только бояться будем учиться позже. Эти песчинки оспинками на пальцах, ветер
с открытки – сухо, протяжно, хрипко. Краб из-под камня греет блестящий панцирь.
Я не люблю английский и просыпаться, и обожаю яблоки, дождь и скрипку.
Дождь задремал в коляске, смешной и близкий, яблоком круглым мокро ладонь
наполнить.
Я ухожу стремительно по-английски, чтобы, проснувшись, что-нибудь всё же
вспомнить.
Боже, я не надеюсь – что толку в бреде
Этой редиски, дурочки, пародистки,
В этом ее безвыходном danse macabre.
Но если когда-нибудь всё же меня апгрейдишь,
То сохрани эти папки на жестком диске.
Там для тебя оставлена пара кадров.
