Дваждырожденные | страница 6
Какая необузданная фантазия древних могла подарить нам пророчества о конце света, так болезненно напоминающие наше время, откуда предупреждения о ядерном оружии?
Я не беру на себя смелость отвечать на эти вопросы. Насколько это было возможно, я придерживался фактов и последовательности изложения источника. Особо важные места переносил в роман без изменений, сопровождая их ссылкой на «Сокровенные сказания» и песни чаранов. В других случаях я опирался на собственный духовный опыт, обретенный во время странствий в двух великих землях — России и Индии.
По-новому понимаем мы сейчас сущность Бога, того, кого создатели Махабхараты называли то Установителем, то Атманом, и которому под сотнями разных имен и в различных ипостасях поклонялись. Дворцы и крепости из дерева и глины давно поглотила земля. Непривычно зазвучали на новых языках имена героев древности. Но память о делах живет, хотя те, кто пришел за ними, по-иному объяснили их поступки и мечты.
И сколько бы ни прошло времени с тех пор, я не перестану удивляться, как много осколков истины осталось в храмовых гимнах, в эпосе, народных сказаниях. Как часто в тумане легенды мне удается распознать знакомые облики живых людей, далекий отзвук их подвигов. Словно из бездонной пропасти без горечи и осуждения смотрят нам вслед мудрые глаза Учителей.
Том 1
Калиюга
Глава 1
Деревня
Под пристальным взглядом спокойных черных глаз брахмана налились тяжестью и сами собой опустились мои веки. Заунывные звуки флейты окутали меня благодатным дурманом, и запах сандаловых благовоний, словно давно забытая мелодия, увлек мое сознание за собой в детские дебри страхов и надежд, туда — за границу сознания, где, как черный первозданный океан, клубились чувства, не имеющие названий на наших земных языках…
Когда я снова обрел способность видеть, то обнаружил, что смотрю на воду неширокой реки. Ломкие листья пальм чернели надо мной растопыренными пятернями, словно воздавали последние почести заходящему солнцу. А я сидел на песчаном берегу, скрестив ноги, и следил за медленным плавным течением воды. Вдалеке кто-то кричал: «Муни!» Это звали меня, но я не успел еще додумать о своей непутевой жизни, окунуть взгляд в пламя закатного солнца. Ветер, приходящий под вечер с далекого океана, уже нес равнинам свежую прохладу. Высыхала небесная синева, и, словно обнажившееся дно моря, выступала коричневая твердь. Охристыми ручьями струились пробитые в красной, земле тропы. Во все стороны, насколько хватало глаз, тянулись их кружева.
