Хорошо, что у меня никаких детей нет.
— Понимаешь, как будто у него внутри все переделалось, другое нутро. Как одержимость какая-то. Он и раньше, когда орал что чурок надо резать и давить, тоже вроде бы как одержимый был, но не так. Сейчас все по-другому. Внешне все вроде и прежнее, но орех другой в прежней скорлупе. Даже страшновато.
Я кивал. Родю в последней модификации я не наблюдал, поэтому и не спешил формировать о нем мнение.
— Ты съездишь со мной в больницу?
Мне было и неловко, и приятно. Неловко видеть морально побирающимся своего сильного друга, и приятно чувствовать, что с моей стороны наконец включился механизм отдачи душевных долгов. Разумеется, поеду, и сколько нужно раз. Что-то надо было сказать этим измученным глазам.
— Можешь на меня рассчитывать.
Господи, насколько мало готовая фраза выражает то, что хочешь выразить.
Завибрировал телефон, конечно, — подполковник.
— Едем прямо сейчас. Женек, а?
— Конечно, только один разговор.
— Ты быстро?
Я встал, чтобы удалиться к себе, не хватало еще и подмосковные масонские тайны сейчас обрушить на голову подавленного отца.
Марченко был мрачен.
Чего-то другого он ждал от моего визита в «Аркадию». Про внезапно открывшийся мне вслед внимательный глаз Ипполита Игнатьевича я рассказывать не стал. Благоразумно. Подполковник вцепился бы в этот факт.
А так что имеем: лежачего инсультника, и вся информация которой он, возможно, обладает, закупорена в нем, а я ни в коем случае не могу быть рассматриваем как специалист по откупорке.
Было даже слышно, как мается Марченко на том конце разговора. О, я его понимал, но нисколько не жалел. Он не может решить насколько опасно для него выйти из камеры, так пусть сидит себе и взвешивает возможные последствия хоть до полного одурения.
Я не собираюсь развеивать его подозрение, что началась мстительная охота на милиционеров-убийц какого-то советского графа Монте-Кристо, отсидевшего по ложному обвинению двадцать лет и выигравшего в казино миллиард, и теперь тратящего его на подкуп лихих дальнобойщиков, чтоб те наезжали на оборотней в погонах. Я не прощу Марченке своего вонючего соседа и не польщусь на его бредни о расплывчатом мировом правительстве.
Не только не стал развеивать жгучего сомнения в его душе, но, наоборот, кое-что сгустил. Живо описал ему странное поведение Модеста Михайловича на фундаменте масонского храма. Пошел даже на небольшой обман, сказал, что к зданию «алхимической лаборатории» меня не пустили, хотя я и всячески пытался к ней прокрасться.
