Нет!
Моя шея отказалась мучиться дальше. Голова вернулась в естественное положение. И я теперь нависал словно из губернаторской ложи провинциального театра над сценой неутолимого интима. О, эти чужие слизистые оболочки… Я довольно громко спросил.
— Вы не скажете, который сейчас час?
Мой нос был в десяти сантиметрах от потного виска сопящего крота. Он не отреагировал на мое вторжение. Размышлял. Впрочем, почему же, не отреагировал, он перестал работать губами. Интересно, что будет? Полезет драться? Основания для этого есть, я вторгся в приватный процесс, но, вместе с тем, он же сам придал ему максимально публичный характер. Мы все вместе находимся в общественном месте, и главное, в очень стесненных обстоятельствах. Кроме того, вторгся, я, строго говоря, не хамя, а как бы по необходимости. Вот если бы я спросил: как пройти в библиотеку? это было бы издевательством, а вдруг у меня и правда нужда в точном времени — таблетки принимаю по часам!
Из этой в высшей степени жизненной ситуации нас выручила Дюймовочка. Она все время перед этим обнимала партнера руками за шею, и в одной из них был мобильник. Она ткнула в клавиатуру большим пальцем и сообщила:
— Без двадцати одиннадцать.
И тут же поезд затормозил, на этот раз выход был справа, и я вышел. Почему-то довольный собой.
Петрович выслушал мой рассказ исподлобья, не перебивая. Он сидел в крутящемся кресле, вцепившись большими работящими руками в подлокотники. Обычно он любил описывать полукруги вправо-влево, как бы рассматривая сообщаемую новость с одной стороны, потом — с другой. Сейчас его как будто пригвоздило. Неужели жуткость моего рассказа? Я вспомнил о неприятных его переговорах на «Китеже», пожалуй, мне бы не стоило лезть к нему со своими интересными глупостями. Банкротство — это круто. Не то что пропавший чужой, неприятный дедушка.
Впрочем, духа уже состоявшейся катастрофы я в офисе не почувствовал. Все так же пялились в плоские мониторы работницы, секретарша бойко трещала в телефонную трубку. Никто не выносил коробок с вещами. Только вот сняли мою табличку. Опять стало немного обидно. Старый друг пожертвовал мною в первую очередь. Я попытался напомнить себе, что это он же давал мне работу два последних года — просто вынул ее как фокусник из воздуха и подарил, но благодарность не то чувство, которое можно переживать до бесконечности.
— Ну и что? — Спросил Петрович равнодушно. — Взяли подписку о невыезде?
— Нет. Следствие-то не возбуждено. Но мне от этого не легче. Почему-то.
