Ученый провел за этим занятием с полчаса, затем укрыл ребенка и опять уселся за стол что-то писать. Очевидно, заносил в тетрадь итоги ночного урока.
Лег Геннадий Онуфриевич только в двенадцать часов. Перед сном он, как молитву, прочел наизусть что-то по-английски. Очевидно, готовился к завтрашнему утреннему уроку.
Через пять минут будущий доктор наук и благодетель человечества храпел.
Старшая дочь выждала с полчаса, потом бесшумно вышла из шкафа (петли были заранее смазаны подсолнечным маслом) и приблизилась к своему брату. Начиненный иностранной речью Шурик-Смит безмятежно спал, издавая пока лишь чмокающие интернациональные звуки.
- Шурик… бедный мой Шурик, - прошептала Вера, вытирая слезы. - Хочешь, я спою тебе колыбельную?
Не решаясь будить брата, сестра тихо стала напевать ему на ухо слова колыбельной. Ведь установлено, что человек во сне знания усваивает даже лучше, чем наяву…
Таким образом, этой ночью опыт схлестнулся с контропытом.
Последующие ночи прошли без каких-либо происшествий. Геннадий Онуфриевич проводил вечерний урок, читал по-английски «молитву» на ночь и тут же отходил ко сну. Через полчаса из шкафа вылезали или Ирочка, или Вера и пытались вытеснить английские понятия русскими.
В 8.00 утра ученый чистил зубы и завтракал. В спальню допускались «примеси», которые вваливались в комнату, невнятно бормоча, в своих повязках-удавках похожие на призраков, и можно было незаметно улизнуть из шкафа.
Иногда, правда, мешал Нуклиев. Завкафедрой часто навещал коллегу и, случалось, задерживался допоздна, что лишало возможности проникнуть в шкаф. Если же Олег Борисович приходил с бутылкой, то ученые бубнили в спальне чуть ли не до рассвета (по-английски, разумеется, - ничего не поймешь), и завкафедрой оставался ночевать у Красиных. Спал он плохо и, очевидно, считая, что находится дома, разгуливал по квартире, искал какие-то лекарства, жарил яичницу, звонил кому-то по телефону, желая спокойной ночи, и один раз даже зачем-то крикнул петухом. Наверно, сказывались холостяцкие привычки.
Только однажды все дело повисло на волоске. Контропыт едва не провалился. На бедную мать, когда она ночью подошла к кроватке сына, вдруг что-то нашло. Какое-то затмение…
Сдерживая рыдания, Ирочка приникла к Шурику-Смиту, стала тискать его, целовать. Испуганный ребенок проснулся и поднял крик. Экспериментатор заворочался на кровати. Мать пыталась успокоить сына, шепча ему нежные слова, но тот испугался еще больше, увидев возле себя в неверном свете фонаря с улицы чужое лицо (он никогда не видел мать без повязки-удавки), и заревел еще пуще.
