- Попрошу вас говорить по существу вопроса!
- Так вот, по существу… Не ученый вы, Наум Захарович!
Кретов зачем-то боком поклонился и сел. В комнате стало очень тихо. Я затаил дыхание, ожидая, что будет. Из-за воротника рубашки декана стала выползать густая краснота, а щеки были белые-белые.
- Прошу студенчество выйти! - прохрипел Глыбка.
В коридоре было темно. Мы с Кимом уселись на подоконник. Тина повернулась лицом к окну и стала смотреть во двор. За полчаса мы не произнесли ни слова.
Наконец дверь открылась, и мимо нас пробежал Глыбка, волоча пухлый портфель. Следом повалили члены комиссии. Подошел Кретов.
- Поздравляю. Инженеры, - сказал он.
И только тут я заметил, что дрожу противной мелкой дрожью, от которой чуть не щелкали зубы.
- Ну, пойдемте, чего стоять, - сказал Кретов. Коридоры института были пусты и гулки. Впереди с горящими глазами промчался кот. У входа, склонив голову на стол, спала дежурная. У нее на плечах лежала шаль, сотканная из лунного света. Небо было рябым от звезд.
- Какая чудная ночь, - сказал я, - а дежурная спит.
- На перекрестке дорожек мы остановились,
- Ты куда? - спросил я Кима.
- Помогу Дмитрию Алексеевичу уложить вещи. Завтра мы уезжаем.
Я заметил, что Ким не спускает глаз с Тины.
- Ты проводишь меня? - спросил он ее.
- Нет… у меня заболела тетка.
- Тогда… всего хорошего.
- До свидания!
- Мы пожали друг другу руки.
- Пишите, как у вас сложатся дела, - сказал Кретов.
- Хорошо, Дмитрий Алексеевич…Они с Кимом ушли.
Мы с Тиной спустились к реке.
Теплый ветер забирался под пиджак, трепал волосы. Опять ветреная ночь… В Сосновке шумят сады и порывами, как отдаленная канонада, разносится кваканье лягушек.
Тина шла рядом. Узкое черное платье делало ее стройнее и выше. Рыжие волосы были собраны в тугой узел, словно сноп пшеницы.
В ларьке я купил бутылку вина и твердых, засахарившихся конфет.
- Егор Егорыч сделал мне предложение, - сказал я. - Выращивать на потолках овощи. Оклад приличный.
Тина молчала.
- Чего же ты не смеешься?
- Не смешно.
Дальше мы шли молча. С грохотом, преградив дорогу, промчался пассажирский поезд.
Мы прошли немного против течения и поднялись на десятиметровую вышку по шатким ступенькам. Сооружение напоминало забредшего по колено в воду и озябшего великана. Оно раскачивалось и жалобно скрипело. Отсюда открывался великолепный вид на ночной город. Миллионы огней сплелись в фантастические узоры. Огни шевелились, переползали, тухли, загорались, меняли окраску, жили своей особой жизнью, о которой даже не подозревали люди там, внизу, и о которой знали только мы с Тиной. А дальше, за этим скопищем огней, было темно и загадочно. Там что-то шевелилось призрачно-белое, бесформенное. Там начиналось неведомое. Неведомое, откуда прилетал зов.
