– Это правда. – Прошептала Мириам, и убрала руку, чувствуя недоумение Моны. – А какого еще ответа вы ждали?
IV.
– Нам пора. – Сказала Мари. По группе подростков перед ней пробежал шепот. Молодые люди с тяжелыми рюкзаками и вещевыми мешками старались стоять ровно, но у них это не получалось. Кто-то толкался, и перешептывался, а одна из девушек плакала.
– Мы одна семья, и многому научились, пока жили здесь – но теперь пора взрослеть. Мы идем в большой мир, в котором люди не знают ни своего прошлого, ни себя. В котором они убивают друг друга из-за еды, или прихоти. Мы научим их тому, чему научили нас – что у всех нас есть цель. Мы покажем им наше общее прошлое, и наше будущее – каким оно может быть. Вы все знаете сами – ей понадобятся наши голоса там, где не услышат ее, и наши слова там, где ее не поймут. Я знаю вас всех, и мы готовы…
Она глубоко вдохнула.
– Ритуал приближается. Через десять минут сюда прибудет первый караван, и все изменится для нас, навсегда. Я бы хотела… давайте еще раз скажем спасибо нашим друзьям, которые позволили нам… подойти к этому моменту.
Она повернулась к Мириам, которая, усевшись на решетчатый бампер машины рейдеров, заново перевязывала руку Моны. Бинт, пропитанный жирной мазью, никак не хотел ложиться ровно. Мона терпела молча, но ее цвета были достаточно красноречивы, и Мириам, сморщив лоб от напряжения, как раз укладывала особо непослушный виток.
Нестройный хор благодарностей застал ее врасплох. Выкрики взлетели над селением, тихие и какие-то незначительные на фоне недостроенных конструкций, уходящих далеко вверх – точно шепот ребенка, теряющийся в большой комнате.
Арго, сидящий на капоте с другой стороны, поднял в приветствии руку с огромным сандвичем. Рукав кожаной куртки висел лоскутами, спекшимися от крови, но Мириам, настояв на том, чтобы осмотреть его раны, обнаружила, что они закрылись сами. Вместо отверстий от трех или четырех игл, вошедших гладиатору в грудь, плечо и в бок, остались только кровавые пятна. Арго даже не стал смывать их, помогая перегнать пару захваченных каров. А за то время, пока Мириам помогала грузить вещи, а затем возилась с повязкой, он успел раздобыть где-то пару сухих бисквитов и здоровенный кусок вяленого мяса.
От предложенной им еды Мириам отказалась. Как у него еще оставался аппетит после всего, что произошло, она понять не могла.
Би, по ее мнению, поступила гораздо правильнее, отправившись к колонкам, отмываться, и застряв там на добрые полчаса. В эфир, пронизанный тающими электрическими полотнами и голосом Риордана, приветствующего приближающиеся цирки, то и дело прорывались фрагменты ее беседы с Вероникой. Из нее следовало, что Ребекка слишком много думает, когда нужно действовать, а Вероника наоборот, забывает про защиту, и теряет голову. Би говорила немного рассеянно, будучи явно занята умыванием, а Вероника на большинство ее аргументов отвечала хихиканьем, или беззлобной руганью. Мириам чувствовала, что разговор не очень занимает обоих, что им всего лишь нужно отвлечься, забыть на несколько минут об хайвее и поле, покрытых коричневыми пятнами крови. Мириам тоже старалась отвлечься, хотя не чувствовала ни отвращения, ни тошноты при виде трупов. Ее немного трясло после пережитого напряжения, но и не более того. Бесчувственность и отсутствие страха следовало как-то обдумать, разобраться в них. Но в то же время размышлять совершено не хотелось, и проще было заниматься чем-то привычным – таскать мешки, перебирать продукты, одежду, или перевязывать раны.
