– Где он там, дай погляжу. Дед, а дед, так расскажи…
А кто-то, узнав причину его лечения в госпитале, говорил:
– Во даёт, ветеран. Это надо же, бабу ему обнимать неудобно.
– Кто? Этот, что ли? Пойду пообщаюсь…
И дядя Миша никому не отказывал, в красках, даже с долей юмора рассказывал о своей жизни. А мы, улыбаясь, вновь и вновь слушали его рассказы:
– Так у меня контрактура, видал, как пальцы скручены? Вилку держать да ложку не проблема, а вот деваху пощупать не получается толком.
Она сразу: «Клешни свои убери! Больно, ой, больно».
Да я только за плечо взял, а не за попу.
Пришлось к доктору идти, вот правую уже отремонтировали, через недельку и вторую подлечат».
Однако супергероем дядя Миша становился по вечерам.
Мастак был наш дед выпить. В разных местах – в тумбочке, под матрацем, или ещё где – у него хранились чекушки. (Кто не знает, а может, подзабыл, это маленькая бутылочка водки, ёмкостью двести пятьдесят миллилитров.) «Очекушивался» он ровно сразу после прихода к нему в гости сыновей или внуков. А посещали его родственники ежедневно. Посидят пяток минут, передадут вроде как бы незаметно бутылочку, яблочки, и домой.
Дядя Миша провожает гостя и напутствует:
– Ты уж на этой неделе не приходи больше. Вижу, замаялся, отдыхай побольше, отдыхай. Завтра скажи, пусть Васятка прибежит. Давно не видел его, соскучился. Ну, всё, до свидания.
Обнимет, расцелует, проводит к двери – и назад, к койке. Пошелестит чем-то, покопается в тумбочке – и якобы в туалет помчался. (Это его термин.)
Приходит. Вид у самого такой серьёзный, одухотворённый, глазки блестят. Правда, нос цвет меняет, сизоватым становится. Но это дядя Миша очень просто объяснял:
– Волнуюсь, вот и краснею.
Ну-ну! Волнуюсь! А от самого чесночищем разит на версту.
На это тоже отмазка готова:
– Мы на фронте только чесноком и спасались от хвори. Видал, какой я крепкий?
Что да, то да, крепок дед. Пьёт наш дядя Миша много и регулярно, а действительно силён. Вон и невесту уже нашёл, может, ещё и детишек заведёт?
Так вот, к вопросу об одухотворённости.
Весь госпиталь знал, что именно вечером, а это время, когда наш дедок был под лёгким кайфом, с ним происходили чудеса. Билетов на просмотр этих чудес не продавали, но мест свободных не было.
– Ну что, братья по несчастью. Рассказать вам об Андрюше? Ох и люблю его, чертяку. Ох и люблю. Да и как же не любить…
И дядя Миша начинает рассказ об Андрее Белом. Это его он так фамильярно Андрюшей называл, вроде как дружком его был этот самый Белый. Окружающие не всегда и фамилию такую знали. А расскажет дед о поэте – вроде как и знаешь его, вроде как здесь был, вчера только выписался. Так здорово дядя Миша рассказывает. Закроет глаза и вкрадчивым таким голосом читает:
