Мы встечались чуть ли не ежедневно. Прощаясь, ты напутствовала меня в обязательном порядке: «Доберешься домой, обязательно позвони». Я отвечал: « Ага, обязательно позвоню». Приходил домой и первым делом хватался за трубку. Иногда ты не выдерживала и звонила первой, наши звонки буквально пресекались и мы всегда трепались долго, как треплются ни о чем люди, которым никак не хочется расставаться, да так оно и было, разве нам хотелось расставаться? Я некогда не обращался к тебе просто по имени, так уж повелось, только любовно ласкательно, тебе нравилось и ты не возражала, а кто бы возражал?, каждой твари хочется хоть какой то ласки да любви, мне вот например, а когда я возьми и обратись к тебе по имени ты сразу почувствовала неладное и возмутилась: «А чего так официально?». В конце концов приходило время прощаться. «Спокойной ночи, детка, целую». «Спокойной ночи».
Ты все раздумываешь не зная чем ответить на мое предложение. Я и не тороплю. Затем, поежившись, уходишь от ответа. Ну и правильно. Две голые неприкрытые задницы, два нервных, издерганых жизнью типа. Ой ли? Я не настаиваю. Ни боже мой. Рука протянутая к тебе рука любви и дружбы – но не подаяния ради, никто к никому не напрашивается, оно ж понятно, единственно о чем прошу, так об уважении к моему чувству, оно и довольно будет. Пусть всё идет чередом своим, так и порешим. Еще какое то время сидим молча. Говорить не о чем. Молча, отрешенно, каждый погрузившись в какие то свои, неведомые другому, мысли.
С первых дней всё пошло не так как – то, как оно должно идти между мужчиной и женщиной, да не придал я по молодости да легкомыслию своему значения явлению этому пустячному, а когда придал – поздно уже было. Как птица редкая долетит до середины Днепра, так редкая женщина избежит постели после грамотного, не убоимся слова такого, профессионального ухаживания. Всё миллион раз выверено и отработано на уровне рефлекса (взаимного). Такси, ресторан, алкоголь, музыка, танец, цветы, жесты, прикосновения, немного игры, притворства, воображения, и человек ведется, оба ведутся, так уж мы устроены, все это искренне, ты ведь и в самом деле влюблен, ты желаешь, и эта влюбленность, желание это – оно передается флюидами невидимыми души и находит ответ. Или не находит.
Вот до места сего писалось как дышалось, а тут начинает клинить, рвать внутренне, слов нет, потому что всё wrong, неправильно, потому, что так не может и не должно быть между мужчиной и женщиной, но так было и продолжалось и я развалился, рухнул, рассыпался на части, на миллиард осколков мелких, которые собираю по крупицам ползая на чевереньках в неуверености пребывая и по день сегодняшний – соберу ли? У меня рухнуло моё внутренне «Я» – главное самое, что есть у человека и я заболел, и по сей день, и не известно выздоровею ли вообще. Теперь знаю точно абсолютно, я один, никто более во всем мироздании, о чем думает в своем последнем падении – полете парашутист свершивший на веку своем долгом сотни, тысячи, миллионы прыжков и забывший в самый последний миг пристегнуть парашут несящийся каменем к земле стремительно приближающейся, как и то, что удара о твердь – его, уже мертвое тело, не почувствует.
