– Вот истинное жестокое лицо капитализма, – чуть слышно прошептал Сема.
– Ладно, не огорчайся, – махнул рукой Вортан Баринович, – я тебя не уволю, буду проводить с тобой идеологическую работу.
Дениц и Михаил молча наблюдали за дискуссией между Вортаном Бариновичем и Семой, стараясь не вмешиваться в этот поток красноречия. Они понимали, что это русский менталитет. Как только выпьют – разговор о политике, на работе – о бабах, с бабами – о работе. Они знали наверняка, что коммунизм и прочие «измы» – это утопия и «от каждого по способности и каждому по потребности» – архиутопия. Равенства между людьми никогда не будет, ибо у каждого разные возможности и разные потребности. В природе все сбалансировано, и каждый выполняет свою функцию, тем самым сохраняет экологию и поддерживает равновесие. Но человек тем и отличается от животного, что он наделен разумом, от чего сам и страдает. В нем всегда сидит два начала, которые постоянно борются друг с другом. Кто победит? Добро или зло?
Дениц разлил всем коньяк, поднял бокал. – Ну, господа, начнем!
За душевной беседой Лукавый и Косматый, бродя по переулкам, оказались на Спиридоновке, затем у Никитских ворот, вышли на Арбатскую площадь, заглянули к «Дому журналистов». Здесь Лукавый неожиданно остановил Косматого и, облокотившись на ограду, с тоской в глазах предался воспоминаниям.
– Друг мой, ты даже не представляешь, как приятно вспомнить, что под этой крышей томились в поте лица и вызревали инквизиторы человеческих душ, сознательно отдавшие свою жизнь служению Мельпомене, – он принюхался. – Все уже не то. А какие были порционные судачки а натюрель, стерлядь в серебряной кастрюльке, а особенно филейчики из рябчиков, которые, как помнится, так и не удалось отведать. Эх-хо-хо! Было время.
Затем компания появились на Садовой у дома 10, где их застал рассвет. Прочитав текст на памятной доске, друзья переглянулись и, пожав плечами, вошли в подворотню. Не дойдя до конца, Косматый, что-то вспомнив, стрелой метнулся назад и рядом с памятной доской сделал надпись крупными буквами: «ЗДЕСЬ БЫЛ Я». Войдя во двор, он увидел рыдающего Лукавого.
– Радость какая! При жизни в бронзу одели. Увековечили, благодетели, – радостно всхлипывая, указал на стоящую у входа одного из подъездов скульптуру. – Увековечили за труды праведные. Радость разрывает мое сердце. А это твой младшенький, – он погладил бронзового кота по голове. – Сил нет. Надо немедленно отметить.
