Пусть Лис не ждет от меня мастерства. Я, правда, не умею. И сгораю одновременно от стыда и от счастья. Потому что наука оказывается невелика, а с таким учителем - и подавно. Я быстро осваиваюсь, смелею и даже наглею. Так, кто же из нас тут искуситель, в конце концов?
- Ах вот ты какая, - смеется мне прямо в губы Рё. - Думаешь, меня так легко победить?
Да какая там победа? Я сдаюсь сразу, без боя, на милость сильному. И пылкому, и нежному. У которого по-лисьи острые зубы, когда они ласково терзают сначала верхнюю мою губу, затем нижнюю. А вкус крови из неосторожно прокушенной ранки пьянит, словно драгоценное вино...
И вдруг Лис отстраняется -- резко и жестко.
- Ты ведь...
- Ну-у-у... да, - смущенно бормочу я, торопясь оправдаться. - Не, а как тут быть? У нас либо ты со всеми, либо - ни с кем. И я... не стала...
Но Рё, похоже, это не интересно.
- Рин, ты... знаешь, что в тебе есть кровь ками?
- Ками? У меня?
Чепуха какая. Я трясу головой и машу руками одновременно, чтобы он понял -- я не знала, я первый раз это слышу. Ну поверь, поверь же мне!
А он вскакивает с дивана и делает шаг назад, потом еще один, и еще. И превращается в белоснежного лиса -- прекрасного и ужасного, разбрызгивающего вокруг себя серебряное сияние, словно воду. И девять его хвостов пылают белым огнем.
Да, что, черт возьми, я делаю не так?
Рё исчезает в ослепительной вспышке, а я остаюсь одна в темной комнате. Совершенно одна.
По-прежнему ночь. Я сижу посредине гостиной, на том самом месте, где обычно стоит кедр Сяомэя, прижав колени к груди и обхватив себя руками. Наверное это и называется "держать себя в руках". Чтобы не взорваться на тысячу серебряных осколков, разя насмерть отчаянием всех в кого такой случайно вонзится.
Сначала я просто не могу поверить. Нет, говорю я себе, сейчас он вернется. Вот сейчас, через несколько минут, через полчаса, через час, ближе к рассвету... Но Рё не возвращается.
Потом я начинаю перебирать в памяти каждое слово, сказанное друг другу. Режу лезвием на тончайшие полупрозрачные лепестки каждую эмоцию, каждый вздох и взгляд. Что, что я сделала? Чем обидела? Почему, почему он убежал? И не нахожу ответа -- ни логического, ни мистического. Но я не плачу, нет. Я, вообще, не умею плакать. Тру сухие глаза, глотаю горячий и сухой комок застрявший в горле. Это, надо думать, наш единственный поцелуй. Потому что так болит, так сильно, что даже кричать не могу.
Затем все мысли и предположения выгорают дотла, и я просто таращусь в пространство перед собой -- пустая, как древняя ваза из исторического музея. Сколько проходит времени я не считаю. Какая разница, если Рё нет рядом? Нет никакой разницы.
