– Три женщины и трое мужчин, которых я выведу в свет, – сказал он, довольно улыбнувшись. – Вы понимаете? Я приехал, чтобы рисовать свет, а в итоге даю людям этот свет, не правда ли?
Кайса улыбнулась и кивнула:
– И одна из них – Сиссель Воге, та, что была убита?
«Бинго», – подумала она, когда он ошеломленно посмотрел на нее, открыл рот, снова закрыл его, поднялся, потирая подбородок. Затем всплеснул руками.
– Какая трагедия, я совершенно потерян.
Было что-то театральное в его реакции, подумала Кайса. Страх ли это или он просто ранимая творческая душа?
– Вы, конечно же, говорили с полицией? – спросила она.
– Я не хочу в это вмешиваться, – сказал он отстраненно. – У меня нет времени, и я ничем не могу им помочь. И я не собираюсь говорить об этом в газете.
– Но они же разыскивают всех, кто был с ней знаком.
– Ну прям уж знаком, – сказал он. – Я художник, а не психолог.
– Как вы познакомились?
– В магазине в Вогене. Она была очень привлекательна.
– Чем?
– С одной стороны, такая красивая, а с другой – уродливая.
– Вы говорили с ней?
– Нет, она отказывалась, и, наверное, в этом и была причина того, что я ощутил потребность нарисовать ее, показать, кем она является на самом деле. Она была человеком, не способным на контакт даже с самим собой. Идеально подходила для моего проекта.
– У вас тут есть ее портреты? – спросила Кайса.
Он поднялся и подошел к большому панорамному окну. Студия располагалась прямо у прибрежных камней на острове Нурдёя, соседнем с тем, где находилась Лусвика. Изначально этот дом был лодочным сараем, а сейчас из него открывался потрясающий вид на сто восемьдесят градусов на бескрайнее море. Но в тот день все было скрыто под плотной снежной завесой.
Шпиц достал несколько холстов, стоящих прислоненными друг к другу на полу, и, вытащив оттуда один, поднял его и повернул к Кайсе. Он оказался огромный, примерно два на два метра.
Теперь Кайсе стало понятно, зачем наряжалась Сиссель.
Она сидела в кресле в праздничном платье, именно так, как ее запомнила Кайса. Едва заметная улыбка, в духе Моны Лизы, только подбородок более решительный и прямой. Лицо немного повернуто в сторону, чтобы шрам оказался в тени, но несмотря на это, чувствовалось, что что-то не так, что-то портит это прекрасное бледное лицо, делая его обладательницу таинственной и полной противоречий.
– Что думаете? – спросил Стефен Шпиц. – Он почти закончен.
– Почему на ней праздничное платье?
– Это она так захотела, даже настояла, специально купила его, чтобы я нарисовал ее в нем. – Он слегка улыбнулся. – Словно она играла какой-то спектакль. Потрясающе.
