— Я никому, никому не желаю зла, — пылко уверял дядя Сако, — но за мою работу надо платить, а этот паразит ни разу мне не платил. Обидно мне или нет, а?
Авторитетная комиссия из ученых, на этот раз настоящих, отказалась признать работу института хоть в какой-то степени научной.
— Вы еще пригласите нас проверять постановку научной работы в предбаннике! — оскорбленно говорили светила науки. Все рухнуло, все погибло. Людовик Аванесович застонал и, не дослушав дядю Сако, направился в заветный уголок: «Пойду, выпью последний раз. Там уже не придется».
Людовик Аванесович никогда не ставил перед собой цели напиться до потери чувства гражданского равновесия. Он входил в заведение, настраивая себя только на один стакан хорошего вина. И точка. И ни-ни. Неторопливо, словно бы нехотя, брался за стакан, выпивал подчеркнуто равнодушно.
Но бес искушения прекрасно знал слабое место Монеты. И за первым стаканом следовал второй, да с чем-нибудь покрепче, а там и еще.
А сегодня его еще гложет обида. Почему всех ищут, и Егора, и Кешку, вон взяли Бильялова, и никто не ловит его, Монету, который даже раскаяться успел?
Он, без обычного внутреннего сопротивления, выпил второй стакан и только без конца повторял: «За что обижаешь, начальник? Почему не ловишь Монету? Что я тебе такого сделал?»
Долго бродил Людовик по Калачевску от одного ресторана к другому, выжидая, как всегда, своего часа, чтобы идти звонить у двери Бобылевых. Себя он уверял, что просто не по-товарищески бросать в беде Агнессу в такие тяжелые минуты.
В это время через Калачевск газовики тянули нитку в Центр, и глубокая траншея пересекла весь город. Уже уложили трубы, облили их битумом, осталось только наутро засыпать траншею с помощью бульдозеров и заасфальтировать.
Монета, наткнувшись на траншею, долго и громко ругал городские власти за такую халатность. Ведь траншею не всякий перепрыгнет, а мостиков никто не догадался перекинуть.
Не найдя обходного пути, он решил перепрыгнуть траншею с разбегу. Не рассмотрев в наступающей темноте края, Монета рухнул прямо на трубу, больно ушибся, но успел обнять ее, чтобы удержаться и не свалиться дальше. Он пытался встать, но битум был горячим, не застыл, и пьяный Монета оказался наклеенным на газовую магистраль, как муха на клейкую бумагу. Трепыхался он недолго, улегся поудобнее и сладко уснул.
В кинотеатре закончился последний сеанс, и из распахнутых дверей повалил сонный народ: шла комедия. Народ молча растекался, даже не пытаясь обмениваться мнениями.
