Для затравки Володя прокатился по селу, наоборот прибавляя газку, когда Ксения хныкала и просилась домой, а потом выехал и на трассу.
– Володечка, не надо, – чуть не плача, умоляла она, – я домой хочу, отвези меня к Феде… Ну, пожа-луйста-а-а…
Но он не обращал внимания на ее нытье, лишь усмехался про себя: «Успеешь ты к своему Феде, попадья, с ним и так весь век просидишь, по струночке ходить будешь, все по правилам, да по заповедям, хоть почувствуй, какая она молодость настоящая, бесшабашная да веселая!» Он хотел с ветерком доехать до райцентра, купить там чего-нибудь, да хоть воды газированной бутылку, и вернуться обратно, чтобы показать свое мастерство и удаль. Глядите, мол, раз-два и сгонял в город, водички вот попить захотелось. Да и сноху заодно хотел отучить быть такой трусихой. Его Любаха и то смелее, а эта-то уж совсем нюня.
Водитель грузовика не должен был выезжать на трассу, не убедившись, что у него исправны фары, а Володя не должен был выезжать, не убедившись, что он действительно уступил дорогу основному транспорту. Но ни первый, ни второй не сделали того, что должны были.
И Ксюшеньку снова одели в белое платье, подложили под голову подушку из сосновых опилок и уложили в гроб. Бабы голосили на все село, оплакивая молодую красавицу-новобрачную, а муж ее, дьякон Федор, на десятый день после свадьбы, остался горемычным вдовцом.
Любаше досталось нести другой крест. Вот уже семнадцать лет лежит ее Володя, парализованный от ступней до шеи. Живыми остались только глаза, и слезы, которые он проливает, как апостол Петр при крике петуха.
Два раза в год приезжает отец Феодор в свое родное село, навещает родителей, служит панихиды по усопшим жене и тестю с тещей, соборует Владимира, причащает его, и сменяет сестру на ее скорбном посту, давая возможность просто выспаться и отдохнуть, чего обычно она лишена, неся свою бессменную вахту.
– А вы куда едете? Домой или из дома? – Спросил отец Феодор попутчицу.
– Так из дома, и домой. На дачу еду. К мужу, к детям.
– До конечной?
– Да, до конечной.
– Далековато же у вас дача, – посочувствовал отец Феодор.
– Не то слово, – недовольно нахмурилась Елена, – и далеко, и дорого, и добираться тяжело и неудобно… мучение, одним словом… Все у нас не как у людей… У других вон все как надо, близко и хорошо, в Подмосковье. Хоть каждый день ездить можно, а тут… одно название, что дача… стоит там завалюха старая, уж давно венцы менять нужно бы… да и что менять-то? Места в этом домишке нам мало, тесно жить, там одна печка русская полхаты занимает… толку от нее… все одно только летом там живем, не топим никогда…
