Вероятно, сумеркам назначили важное свидание в каком-то другом уголке земли, потому что они не желали появляться. Солнце же напоминало приколоченный к лазурному небу золотой дублон.
Канарец всегда уверял, что в тот день у него вспотели даже зубы и ногти.
Наконец, как ему показалось, с огромным опозданием, начало смеркаться, но Сьенфуэгос вернулся к жизни, только когда уже совсем в сумерках прыжком бросился к реке и стал пить с такой жадностью, что чуть не захлебнулся.
Потом он долго рассматривал деревню, где сейчас горел лишь один небольшой костер. И когда мир полностью поглотила темнота, медленно поплыл вверх по течению, к тому месту, где спрятал свой крохотный плот.
Следующий день он решил посвятить размышлениям по поводу увиденного и пытался оценить шансы вызволить из рук туземцев Андухара. В конце концов, он пришел к болезненному выводу, что таковых нет.
Если он попытается, то придется столкнуться с полусотней воинов с большими луками, острыми копьями и каменными топорами, причем засевшими в настоящей крепости. Даже полку аркебузиров пришлось бы приложить много сил для атаки.
— Эх, был бы здесь дон Алонсо де Охеда! — пробормотал Сьенфуэгос сквозь зубы. — А впрочем, когда он захватил в плен Каноабо, он хотя бы имел коня и доспехи, а я — голый и босой.
После долгих раздумий он решил, что разумней всего подкрасться к деревне ночью, стащить каноэ, привязанным у кромки воды, и как можно скорее отплыть вниз по течению.
Если ему повезет, то он будет иметь восемь часов преимущества, прежде чем краснокожие заметят отсутствие лодки, а он-то уж сумеет воспользоваться таким преимуществом.
План выглядел вполне разумным, за одним исключением: Сьенфуэгосу не улыбалась мысль отправиться на край земли в одиночестве.
Снова и снова он воскрешал в голове образ сидящей на солнце группы рабов и представлял, каково это — провести остаток дней, обкалывая камни, пока не иссякнут силы, и все-таки неохотно признал, что придется поискать способ вызволить андалузца.
Но как?
У него не было оружия, кроме старой аркебузы, из которой он мог выстрелить лишь один раз, ржавого арбалета, стреляющего куда угодно, только не туда, куда надо, и фунта пороха.
Даже если посадить воинов деревни на этот жалкий бочонок, пороха все равно не хватит, чтобы убить всех.
Ночью он закрыл глаза, твердо решив, что должен все обдумать.
Хорошенько обдумать.
