Повсюду здесь были шкуры бизонов, волков, медведей, бобров, нутрий и куниц; были здесь и всевозможные головные уборы из перьев всех цветов и фасонов, и корзины, полные кукурузных початков, ягод, плодов опунции и множества других фруктов, каких канарец за всю жизнь никогда не видел.
Было здесь также великое множество самоцветов, среди них несколько грубо ограненных, а в одном углу были свалены целебные травы и какие-то странные амулеты для отпугивания злых духов.
В центре комнаты лежали большие сушеные тыквы, красиво вырезанные и изукрашенные, похоже — самый ценный товар. Когда канарец пожелал узнать причину такого почтения к тыквам, Сильвестре Андухар объяснил:
— Здесь они не растут, но иногда их приносит течением реки, и шаманы уверяют, что это драгоценный дар, который сами боги прислали сюда из тех мест, где они растут. Краснокожие используют их вместо погремушек во время религиозных церемоний.
Улыбчивые, дружелюбные и, пожалуй, слишком уж услужливые хозяева тут же наполнили четыре чаши какой-то густой, темной и не слишком приятно пахнущей жидкостью, которую андалузец не замедлил пригубить. Видя, с каким сомнением смотрит на чашу с напитком его спутник, он поспешно шепнул:
— Пей, не отказывайся! Это своего рода бренди из трав, воины пьют его после боя или удачной охоты. Женщинам запрещено к нему прикасаться, когда мужчины его готовят, ни одна женщина не смеет к ним приближаться, если не хочет, чтобы ее побили палками. Мужчины уверяют — если поблизости окажется хоть одна женщина, напиток скиснет на месте.
— Примерно то же самое происходит у нас, когда бродит вино.
— И у нас тоже. Но у нас женщинам запрещено приближаться к чанам с вином лишь в те дни, когда у них месячные. А здесь — нет, здесь просто нельзя — и все тут.
Канарец отхлебнул странной жидкости и тут же почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, а глаза полезли на лоб.
— Боже милосердный! — не сдержал он изумленного возгласа. — Настоящий огонь!
— Это еще мягко сказано! — улыбнулся Андухар. — Сколько раз я видел, как туземцы целыми неделями хлещут эту гадость, не просыхая. Самое смешное, что, когда они напиваются, то не пьют и танцуют, а начинают стенать и рыдать, как если бы у них в одночасье поумирали все дети.
— Земля безумцев! — воскликнул канарец, кивнул в сторону одной из корзин в дальнем углу, и недоуменно спросил: — А вон там случайно не золото?
— Оно самое и есть.
— Или я в стельку пьян, или там лежат самородки размером с кулак.
