— Понятия не имею, где находится эта Русь, не говоря уже о Египте, — честно признался канарец. — Но подозреваю, что где-то у черта на куличках.
— Примерно так. До сих пор не перестаю удивляться, насколько необъятны эти земли. Каждые одиннадцать месяцев меня передавали другим владельцам, потому как их закон гласит, что, если раб прожил в селении четыре сезона, он становится полноправным членом племени, и чтобы лишить рабов этого права, эти сволочи меняются пленниками, когда подходит срок.
— Вот ведь сукины дети!
— Таков закон, который оказался ловушкой. Мне довелось жить в трех из семи больших племен — или семей, как их называют дакоты: у «тех, кто стреляет среди листвы», у «рыб, пришедших из-под земли» и, наконец, у тетонванов, то есть «тех, что живут на равнинах» — и все они утверждают, что прерии безграничны.
— Ничто в этом мире не безгранично, — заявил Сьенфуэгос, нисколько не сомневаясь в своих словах. — Раз уж у прерий есть начало возле моря, откуда мы пришли, то я уверен, что где-то должен быть и конец.
— Возможно, только краснокожие сами понятия не имеют, где прерии могут кончаться.
— Ясное дело, что они этого не знают; ведь они самые что ни на есть примитивные люди, до сих пор охотятся с каменными топорами и стрелами, то есть не знают металлов, а растить хлеб могут лишь там, где много земли и воды. Даже мой дед, дикий гуанче, был более цивилизованным, чем эти дикари.
— А какого черта им растить хлеб, когда кругом полно оленей, птиц и луговых собачек? — резонно возразил Андухар. — К тому же они никогда не остаются на одном месте достаточно долго, чтобы дождаться урожая, поскольку должны следовать за стадами бизонов. Они, конечно, любят кукурузу, но им намного удобнее привезти ее издалека, выменяв на шкуры и вяленое мясо, чем растить самим.
— Ну ладно! — согласился Сьенфуэгос. — Понятно, что чертовы краснокожие — народ отсталый, но они хотя бы не людоеды, — с этими словами он пристально взглянул на своего спутника. — Они ведь не людоеды, правда?
— Никоим образом! — заверил Андухар. — Хотя, не скрою, есть у них такой обычай: спустя три или четыре года после смерти родственника — а надо сказать, покойников они не зарывают в землю, а поднимают высоко на столбах, чтобы не добрались койоты — они возвращаются на кладбище, сжигают останки, растворяют в воде пепел и пьют эту воду. Считается, что таким образом к ним переходят доблести предка.
— А если у него не было никаких доблестей?
