И тем не менее, он принял именно это решение — вероятно, потому что считал своим долгом помочь христианину, попавшему в беду, а быть может, потому, что устал бродить как неприкаянный или призрак сумеречных земель, и каждый лишний шаг казался ему теперь целой милей.
Что бы ни случилось, это все же лучше, чем неопределенность. Удивляясь, как быстро он принял решение, Сьенфуэгос бросился догонять охотников.
К вечеру он наткнулся на одного из них.
Мертвого.
Его тело безжизненно распласталось, уткнувшись лицом в землю, шея была сломана, словно сухая былинка. Видимо, индеец камнем упал с большой высоты, и Сьенфуэгос содрогнулся от ужаса, представив, что испытывал этот несчастный, пусть даже дикарь, когда невидимая рука подхватила его как перышко и, покружив в воздухе, с силой швырнула оземь, как камень из пращи.
Проклятье!
Глядя на бренные останки, Сьенфуэгос окончательно убедился, что главный враг, с которым ему суждено столкнуться на пути к далекому дому — вовсе не люди, как бы хитры и жестоки они ни были, а сама природа, оказавшаяся здесь еще более суровой и неумолимой, чем во всех других местах, где ему довелось побывать.
Река, которая могла бы вместить в себя воды всех известных ему рек; равнина в тысячу раз обширнее, чем все известные ему равнины; стада коров, перед которыми все стада Европы вместе взятые покажутся лишь жалкой горсткой, и грандиозные торнадо, в сравнении с которыми любой смерч — не более чем старушечье пуканье.
Ну и дела!
Несколько дней он не обнаруживал никаких следов человека или хотя бы животных; лишь на четвертый или пятый день канарец разглядел вдали тонкие столбы дыма, составляющие в небе причудливый узор.
К счастью, его хорошо скрывала высокая трава, доходящая до груди, достаточно было лишь немного пригнуться.
Однако вскоре он пришел к выводу, что туземцы вовсе не так беспечны, как могло показаться. Сьенфугосу стало ясно, что он не сможет больше сделать ни шагу, не рискуя быть обнаруженным.
Стойбище — а это, вне всяких сомнений, было именно стойбище, а не город и даже не деревня — располагалось в излучине широкого ручья, вся трава вокруг него аккуратно скошена, так что ни зверь, ни человек, ни даже огонь, внезапно вспыхнувший посреди равнины, не смогли бы подобраться незамеченными.
Пожар, вне всяких сомнений, был самой страшной угрозой в это время года, когда трава уже достаточно высохла, и канарец не мог представить, как спастись от неумолимого огня на этих бескрайних равнинах, где ничто не задерживало пожар.
