Не говоря ни слова, он протянул руки к моим щекам. Я засомневалась: он был незнакомцем, как-никак, но я все-таки разрешила ему прикоснуться к своему лицу. Пальцы его были тонкими, как у женщины, только покрытые мозолями, натертыми тетивой лука. Дрожь прошла по моему телу, когда его пальцы оказались на моей коже. Я заметила, что мы были одного роста. Каким-то образом это смирило меня с потерей сестры, которой, как предполагалось, он должен был стать.
Он улыбался, несмотря на грусть в миндалевидных глазах. Он встал на носочки, чтобы поцеловать мой лоб:
— Сестренка, — сказал он, — я благодарю тебя от всего сердца за то, что ты сделаешь для меня.
* * *
Сикханди был со мной и днем, и ночью. И вот однажды он поведал мне свою историю.
Он сказал:
— Слышала ли ты басню об осле, который укрылся львиной шкурой, и тогда все животные его боялись? Или о волке в овечьей шкуре, который смешался с другими овцами, будучи неузнанным? Иногда я чувствую и то, и другое. Обман или скрытая угроза…
Нет, я не прошу у богов перемен. Я давно потерял в них веру. Тогда я молил Якшу[7]. Он появился в небе с горящим мечом в руках. Он засмеялся, когда услышал, чего я хочу, и направил на меня меч. Боль была невыносима. И хотя мой облик был изменен, внутри я помнил, как женщины мыслят и чего они хотят.
Мне пришлось быть мужчиной, так как только мужчина способен совершить то, что я должен был сделать — убить самого могущественного из воинов.
Да, кого-то, даже более могущественного, чем Дрона.
Его имя — Бхишма ужасный. Он страж Хастинапура и двоюродный дед того самого принца Архуна, друга Дроны, который победил нашего отца. Запутанные, однако, сети у этого мира!
Этот венок? Ты заметила, что он не вянет?! Я ношу его уже двенадцать лет. Мне было шесть, когда я нашел его на воротах дворца. Отец тогда закричал: «Что ты сделала, ты, глупая девчонка?!» Но это не было детской фантазией, как он предполагал. И что бы он ни делал, ничто не могло заставить меня снять венок. В конце концов, он изгнал меня, чтобы несчастье, которым грозил мой поступок, не коснулось его дома.
О! Он и я — отец и ребенок, как-никак! Мы оба живем ради мести.
Когда я надел этот венок, жизнь до изгнания, которую я помню лишь урывками, обрушилась на меня, словно наводнение.
Прежде всего я вспомнил свою смерть на погребальном костре: как таяло мое тело, выгорали веки, трескался череп. И вместе с этим уходило мое нетерпеливое ожидание, потому что без смерти не было бы перерождения, а без перерождения я не смог бы убить Бхишму.
