Вскоре ей удалось сесть. В голове стучало, как после приступа мигрени.
И тут она вспомнила: вертолет!
Она упала в обморок?
Ида попыталась подняться, но почувствовала опустошенность и полное бессилие. Она по пояс провалилась в снег, понимая, что Лассе где-то рядом; у нее не было сил вытащить ноги. Не было сил стоять.
Она упала на снег лицом вниз. Все кружилось, и ее со всей тяжестью засасывало в сугроб.
Она больше была не в состоянии смотреть. Боль в голове медленно перешла в теплое пьянящее чувство счастья.
Последнее, что она видела до того, как в глазах почернело, был вертолет, исчезающий между верхушками деревьев.
На короткое время Иде удавалось открыть глаза.
Все было вверх ногами. Деревья мерцают на фоне неба, а снег падает мимо ее лица вверх.
Ее понесли. Дверь открывалась не в ту сторону. Ее положили внутрь. И все почернело. И вот она там. Во сне: бабушка.
Ее собственная Альма, которая приходит и садится на корточки рядом с ней и кладет теплую шершавую руку ей на лоб. На заднем плане розовые обои с изображением периодической системы рядом с плакатом, где Эйнштейн показывает язык. Три хрустальных дельфина высоко на книжной полке и рядом очертания большого письменного стола, сработанного дедушкой, с тисками и всеми инструментами, и маленький глобус — ее детская в доме на хуторе. У нее температура, у бабушки сильная и выносливая ладонь, рабочая ладонь.
Но посреди письменного стола также стоит свинцовая русская шкатулка.
Она открыта и играет, как музыкальная шкатулка.
— Мне надо сказать тебе одну грустную вещь, — говорит бабушка. — Знаешь, эта принцесса. Твоя мама. Та, которая больна. Она… ее больше нет. Она исчезла.
— Но бабушка…
Голос взрослой Иды, а не девочки четырех лет, которая тянет тонкую руку к бабушкиным локонам.
— Я должна знать, чем ты занимаешься, бабушка.
— Чем занимаюсь? Готовлю еду, мою пол!
— Нет, чем ты занимаешься в охотничьем домике.
Но бабушка из сна не понимает и начинает кричать. Альма встает и бьет себя руками по голове. Она плачет и прикрывает глаза ладонями. А потом опять начинает кричать:
— Из меня течет! Из меня течет!
Она начинает дергаться, у нее такие же спазмы, как у Лобова. Одним движением, словно для того, чтобы удержать равновесие, она всплескивает руками, и тогда видны ее глаза.
Но из них текут не слезы. Бабушка кричит и держит перед собой ладонь.
Когда она испуганно раздвигает пальцы, от ногтей идет пар, а из глаз вытекает жидкое серебро. Вся ладонь бабушки плавится. Она кричит, что течет, что все утекает прочь, что сейчас, сейчас она тоже потекла:
