— Когда ты будешь далеко от меня, среди твоего народа, — закончил Сабиний взволнованно, — может быть, ты вспомнишь обо мне как о друге. И тогда, как только кончится война и снова наступит мир, тогда…
Она перебила его.
— А мой отец, — спросила она, — его тоже?…
— Невозможно освободить его из тюрьмы городской префектуры, — ответил он упавшим голосом: — Но я клянусь тебе памятью моей матери: я сделаю все, что в моих силах.
Тит и Фронтон поднялись.
— Нас сейчас разлучат, — сказал Сабиний. — Скажи, Саломея, ты готова?
Она вспомнила глаза Тамары, когда ее били. Она не допустит, чтобы Тамара подверглась такой же участи, как она. Саломея встала и твердым голосом ответила:
— Я жду тебя.
Тишина царила над городом. Только изредка у ворот слышались шаги стражников. Звезды тускло сияли сквозь туманные ночные облака. В доме Этерния Фронтона были потушены уже все огни. Один из рабов, стороживших вход у двери, спал глубоким сном. Копье выскользнуло из его рук. Вино, которым угостил его декурион Сильвий, было очень хмельное…
С востока, из-за галилейских гор, надвигался бледный свет. Прохладный предутренний ветер веял над землей, возвещая приближение дня.
Несколько мужчин пробиралось через площадь осторожно, избегая всякого шума, к дому Этерния Фронтона.
Тамара бредила, шепча несвязные слова; в них слышался сначала смертельный ужас, потом ликующее счастье. Флавий Сабиний! Саломея, успокаивая, гладила ее по голове, но не слышала ее слов. Даже любимое имя скользило мимо нее, как дуновение ветра. Шум у двери заставил ее подняться. В комнату вошли двое людей; один из них приблизился к ней, другой остановился у входа. Через открытую дверь Саломея увидела Гликерию, связанную и лежащую на полу.
Один из вошедших приподнял маску. Флавий Сабиний! Саломея наклонила голову, не произнося ни звука. Ей казалось, что все это сон.
Как во сне, она подняла Тамару с постели и закутала в одеяло, которое Гликерия как бы нечаянно оставила рядом с кувшином воды.
Потом Саломея подошла к оконной решетке.
— Иди! — сказала она беззвучно.
Флавий Сабиний вздрогнул. Лицо его побледнело.
— А ты?
Она покачала головой.
— Я остаюсь.
— Ты… ты хочешь, — крикнул он, — остаться… у этого?…
Она подняла руку, останавливая его.
— Зачем бежать? — сказала она, и улыбка показалась на ее губах. — Разве можно бежать от самой себя?
Кровь бросилась ему в голову.
— Но тогда… Я не понимаю, — проговорил он, задыхаясь. — Прежде я думал, я надеялся, а теперь… Ты не любишь меня, Саломея?…
