Агриппа пожал плечами.
— Я ничем не смогу помочь! Твой Сильвий был прав, говоря о моем бессилии. Да Птолемаида к тому же не входит в состав моих владений и у меня даже нет предлога.
— Но употреби хоть твое влияние для того, чтобы с заключенными лучше обращались, — просил его префект. — Я знаю Этерния Фронтона, он готов на все для достижения своих целей.
— Мое влияние, — сказал Агриппа с горькой усмешкой. — Я был бы доволен, если бы мог самого себя оградить от нелепых обвинений… Право, Сабиний, мне жаль отказать человеку с таким высоким положением, как ты, но ты требуешь от меня невозможного. И прости, — сказал он, взглянув на солнце, которое уже прошло зенит. — Я должен тебя оставить. Мне нужно готовиться к поездке на Кармель.
Он поднялся и бросил умоляющий взгляд на Веронику. Она все еще сидела, откинувшись назад и закрыв глаза. Как будто почувствовав взгляд царя, она встала, ее глаза вдруг широко раскрылись, в них блеснул гнев. Она направилась к двери.
— Таумаст!
— Что прикажешь, царица?
— Носилки!.. Скорее!..
Агриппа вздрогнул и подался вперед, чтобы заключить сестру в свои объятия.
— Вероника! Ты согласна…
Она толкнула его, брезгливо, он внушал ей отвращение.
— Не ради тебя! — проговорила она сдавленным голосом.
Она знаком попросила его и Флавия оставить ее. Флавий Сабиний с удивлением взглянул на царя, который крепко жал ему руку, прощаясь. Агриппа был теперь совершенно иным.
— Надейся, Сабиний, — радостно говорил он. — Сам Бог отдал в руки Этернию Фронтону дочь Иоанна из Гишалы…
— Я не понимаю, — прошептал префект в изумлении.
— Да разве я сам понимаю, — возразил со смехом Агриппа, — разве кто-нибудь может понять женщин? Но не все ли равно, из-за чего Вероника поедет в Кармель, лишь бы она поехала…
В покоях Вероники ловкие руки греческих рабынь одевали царицу для поездки. Обыкновенно Вероника бранила и строго наказывала прислужниц за всякую неосмотрительность, сердилась, когда ее волосы противились новому убору или когда ей не нравился выбор цветов. Сегодня она ни на что не обращала внимания, занятая своими мыслями. Она даже не рассердилась, когда Хармиона, полировальщица ногтей, уколола ей палец так, что показалась капля крови.
Она долго разглядывала красное пятно и давила его пальцем, чтобы вышло еще больше крови. Потом она засмеялась, высосала кровь и произнесла непонятное гречанкам слово:
— Дебора!
Последние богомольцы спустились еще до полуденного жара тенистыми тропинками с Кармеля; они направлялись в долину Изрееля, или к заливу Акко; там на голубых волнах белели сотни парусов.
