Однако против представлений Троттера можно с еще большим правом, чем против взглядов других авторов, возразить, что он обращает слишком мало внимания на роль вождя, в то время как мы придерживаемся на этот счет противоположного мнения и считаем, что невозможно понять сущность массы, если пренебречь ролью вождя. Стадный инстинкт, вообще, не оставляет места вождю, он приходит в стадо лишь по воле случая, и в связи с этим стоит тот факт, что стадный инстинкт не приводит к потребности в божестве; у дикого стада нет пастуха. Помимо этого, позиция Троттера уязвима и с чисто психологической точки зрения, то есть можно сомневаться в том, что стадный инстинкт является первичным и неразложимым – скорее всего это не так, и стадный инстинкт отличается от таких действительно первичных инстинктов, как пищевой и половой.
Разумеется, трудно проследить онтогенез стадного влечения. Страх оставшегося наедине с собой маленького ребенка, страх, который толкуется Троттером как проявление стадного инстинкта, допускает более правдоподобное толкование. Этот страх касается сначала матери, потом других любимых людей и является выражением неисполненных желаний, с которыми ребенок не может сделать ничего иного, кроме как преобразовать их в страх. Страх одинокого маленького ребенка не исчезнет при виде любого человека «из стада», наоборот, приближение чужого человека лишь вызовет или усилит страх. Кроме того, у маленького ребенка долго не замечают ничего похожего на стадный инстинкт или на чувство принадлежности к массе. Такое стадное чувство возникает лишь в детских, из общения с другими детьми и из их отношений с родителями, и первоначально он возникает из зависти, которую питают старшие дети в отношении младших. Старший ребенок, естественно, хочет из ревности вытеснить младшего, отдалить его от родителей и лишить всех прав на родительскую любовь, но, учитывая тот факт, что этот ребенок, как и все последующие, в равной степени любим родителями и вследствие невозможности придерживаться враждебной установки без ущерба для себя, старший ребенок в силу необходимости вынужден идентифицировать себя с остальными детьми, и в сообществе детей возникает чувство толпы или чувство общности, которое затем в школе получает дальнейшее развитие. Первым требованием при образовании такого сообщества является требование справедливости и равенства для всех. Всем известно, с какой силой проявляется это требование в школе. Если ребенок сам не может стать любимчиком учителя, то, по меньшей мере, никто не должен им становиться. Можно было бы с недоверием отнестись к этой идее о замене ревности чувством толпы в детской и школе, если бы мы не наблюдали позже подобные процессы в других условиях. Стоит в связи с этим вспомнить о толпах женщин и девушек, обступающих после концерта певца или пианиста, в которого они безумно, до обожания влюблены. Было бы вполне естественно, если бы каждая из них ревниво отнеслась к другим своим соперницам в толпе, но лишь численность этой толпы и обусловленная ею невозможность достичь благосклонности объекта своей влюбленности заставляют поклонниц, вместо того чтобы вцепиться друг другу в волосы, вести себя, как ведет себя единодушная масса – они обожествляют своего кумира и с удовольствием делят между собой локон его волос. Эти женщины, потенциальные соперницы, посредством общей любви к одному объекту могут теперь идентифицировать себя друг с другом. Если инстинктивное влечение можно разрешить, как это обычно бывает, несколькими способами, то нет ничего удивительного в том, что выбирают тот способ, который гарантирует хотя бы частичное удовлетворение, и отвергается способ, при котором цель при данных условиях вообще не может быть достигнута.
