Все изменилось, когда Сьюзен бросила ревновать. Она снова просыпается, припоминая. Свобода, обретенная в решении не думать, принимать неизвестность во имя мира в семье и не интересоваться, есть ли на самом деле что-то, что ей нужно принимать или не принимать. Ради прочного брака, после шестнадцати лет сомнений — крепкого и надежного.
Вернись к наступившему дню, вставай-ка, Сьюзен. Дети пусть спят, потому что сейчас рождественские каникулы. Что я сегодня должна сделать? Ты должна постирать, Джефри — к ветеринару. Сгрести снег? Выгляни в окно, посмотри. Встав в ночной рубашке с кровати, посмотреть на снег (всего лишь пороша, которая скоро сойдет), Сьюзен Морроу уже цела-целехонька. Новый день зашивает ночную рану, словно ее сознательная жизнь и не нарушалась.
Весь день она делает намеченные дела и другие дела. Она принимает душ, одевается, будит детей, готовит завтрак, едет к Берриджам забрать Рози. Относит недельную стирку в машину в подвале, застилает кровати, идет в магазин за маргарином, мясом на ланч и молоком. Ланч для троих детей и для нее. В библиотеку — сдать книги, потом наводит порядок в гостиной, относит наверх подарки Рози, а также — Генри и Дороти, которые должны были сделать это сами. Перерыв на пианино, фантазии Баха. Снова в подвал — загрузить новую порцию стирки. Окорок в духовку, включить посудомоечную машину, накрыть на стол. Ее дневной рассудок, ничего не знающий о другом ее рассудке, занят тем, чего рядом нет, — но он знает, где это: Рози наверху с Кэрол, Дороти на улице, Генри с Майком, Арнольд в Нью-Йорке.
И Эдвард. Перемычка между ее прошлым и теперешними мыслями. Весь день она теряется в догадках — почему я думаю об Эдварде? Отголоски воспоминаний о нем долетают из забытья, как будто эти воспоминания — сон, они мелькают, как скачут по деревьям птицы. Они слишком быстро налетают, слишком скоро упархивают. Чтобы они остались, она должна разметить их, как размечает свои сны. Для них это тоже смертельно. Ее мертвые воспоминания об Эдварде были помещены в сброшюрованные тома много лет назад, а новый, живой Эдвард парит на свободе и не дает себя поймать.
Когда Эдварду и Сьюзен было по пятнадцать лет, его отец умер от сердечного приступа, и ее отец с матерью взяли его на год к себе. Его мать содержалась в лечебнице, а мачехе, которая только что развелась с его отцом, до сына никакого дела не было. У него были родственники в Огайо, взявшие его потом к себе, но сначала его взяли ее родители — чтобы ему не уходить из школы в Гастингсе. Были переговоры, междугородние звонки и возмещение затрат, но она всегда считала, что ее родители поступили очень благородно.
