Утром, пока готовили его машину, он позвонил в похоронное бюро Фрэзера и Стовера, которое посоветовал ему Бобби Андес. Он сказал:
— Это Тони Гастингс. Не знаю, говорили ли вам обо мне полицейские.
Этому человеку не говорили. У него был голос певца, добрый и неудивленный. Он сказал:
— Я так понимаю, что вы не хотите кремации?
— Я об этом не думал.
Неправда. Тони вспомнил, что год или два назад Лора сказала: я думаю, нас всех кремируют, когда нас не станет, а Хелен воспротивилась: меня не кремируйте, бога ради. Поэтому он сказал:
— Моя дочь боялась кремации.
— Понимаю, — сказал человек. — Мы подготовим тела и отправим их в Цинциннати, чтобы там занялись церемонией. Кому нам их отправить?
Тони понятия не имел. Где проводить похороны, он тоже не знал. В церковь они не ходили, и он не знал, что делать.
— Не беспокойтесь, — сказал человек. — Мы все устроим, постепенно. В конце концов все уладится.
После «Фрэзера и Стовера» Тони Гастингс позвонил по межгороду Джеку Хэрримэну, который составлял завещание Лоры. Оно было таким же, как у него, каждый оставлял все другому. Для адвоката тут большого интереса не было — платья и обувь, кастрюли и кухонные ножи, краски, холсты, мольберт. Он отразил Хэрримэновы соболезнования:
— Я просто хочу понять, что делать. Заколачивать ли дом.
В чемодане все было сырое, и он разложил одежду сушиться на свободной второй постели в номере. На следующее утро он рано позавтракал и заплатил по счету. Ему показалось странным уезжать, никому ничего не сказав, поэтому он позвонил в полицейский участок и попрощался с Бобби Андесом.
Машина была на ходу, и водить он не разучился. Он направился к шоссе, остро ощущая, что он в машине один. С набрякшими сумками Лоры и Хелен, как будто с телами, в багажнике. Резкая боль: он бросает их, бегство. Это не так, они последуют за ним — на самолете или в грузовике, он не знал как. День собирался быть жарким, небо белое, лесистые кряжи и поля в долинах смазаны, бесплотны, бледны и отуманены. Он вел быстро, но внимательно. Он сказал себе: я переживаю необычайный стресс. Соответственно, я должен быть внимательным к своему вниманию и вести осторожно, и он вел осторожно.
К злому шоссе вернулась невинность. Теперь это была широкая белая дорога, полная грузовиков и обгонявших друг друга легковых. Он не пытался заметить место на другой стороне, где их остановили, и скоро оно осталось позади. Он смотрел на других водителей. Семьи, пары, одиночки, разъездные агенты. Он сказал: езда по шоссе не будет для меня травмой. То, что со мною произошло, — это исключительный случай, один на миллион. Эти водители в основном обычные люди, и, если мне придется остановиться и ждать помощи, мне ничего не будет угрожать. Я не боюсь обгоняющих меня машин, потому что знаю — они просто едут быстрее, чем я, точно так же, как я сам еду быстрее, чем кто-то другой.
