Прояснились и другие аспекты, сводившие шансы Крохина (я мог и играл во всем этом деле лишь вспомогательную роль) на нет.
Ну, например: Икс-вещество - так мы договорились его называть - могло соседствовать (или даже быть химически связанным) в тех же грибах или водорослях с ядом, и, прежде чем принять его строго определенное, возможно, количество и начать смотреть "сны", Икс-вещество надо отделить от яда. А как узнать, что оно есть?..
Или подобный вариант, но еще хуже: "Икс вещество связано с анти-Икс-веществом, совершенно нейтрализующим его действие. Их тоже сначала надо разделить. Но, если Икс-вещество действует лишь на мозг человека, то вместе они вообще не оказывают никакого биологического воздействия...
Может быть и так, что Информация заложена инопланетянами в сам наш мозг, а в грибах или водорослях, бактериях - лишь ключ для отмыкания этой заветной двери...
Но - мудра все же пословица, что всякая палка о двух концах - по мере напряженных размышлений и практической работы Крохина, постепенно выяснялись и обстоятельства, способные увеличить шансы на успех. Крохин ведь был не дилетантом в тех исследованиях, за которые брался, занимался ими не в кустарной лаборатории где-то в сыром чулане, а в Институте молекулярной биологии, где у него были знакомства (а ради пользы дела он их резко расширил, сойдясь даже с неприятными ему людьми), дававшие возможность пользоваться не только всевозможной аппаратурой, но и вычислительным центром.
Крохин принадлежал к людям, которых стоящая идея делает одержимыми, но даже при его целеустремленности и упорстве, чудесах работоспособности, которые он показал в тот, длившийся больше двух лет период, при его уме, невероятной интуиции надеяться можно было - и он тоже это понимал - только на удачу...
Мы встречались теперь все реже, наши беседы со временем становились все суше, все чаще говорил только я, а Крохин, усталый, беспокойно одержимый, лишь рассеянно поддерживал разговор. Иногда он, правда, загорался, как прежде, его мысль завораживала меня глубиной и парадоксальностью, но хватало его ненадолго: вдруг, словно вспомнив о неотступном и неодолимом, он становился рассеянным, а потом и вовсе отсутствующим.
Некоторое время я считал, что так и должно быть: ведь я же знал, как адски работает Крохин, и знал о невероятной сложности его работы. Меня не только не огорчали изменения в наших отношениях, я испытывал радость и робость от сознания, что дружен с таким человеком, гордился Петром Ивановичем. Гордился - слишком слабо сказано...
