Четыре дня бился с новой пленницей старший Альварадо. Он учил ее прислуживать, как полагается пажу.
Дело подвигалось туго. В утро первого дня Альварадо показал Марине, как надо подавать полотенце и воду для умывания. Марина швырнула полотенце на пол, а воду выплеснула за борт. Она пошла бродить по палубе каравеллы, улыбалась чайкам, облакам, голубизне воды. Она показывала на огромные, раскрытые под нею крылья парусов.
- Что это? спрашивала Марина на своем языке.
- Это парус, брамсель, - объясняли матросы. Марина кивала головой, точно понимала
За обедом Альварадо велел Марине встать у него за креслом и наливать ему вино. Принесли кушанья. Марина облокотилась на спинку кресла и смотрела на все с оживленным вниманием. Она попросила себе вина. К концу обеда Марина уже сидела за столом против Педро, как равная, и Педро сам наливал ей вино в кубок.
Так и сейчас. Марина сидела на земле, на охапке свежей травы, и грызла сухари, запивая их вином. Педро Альварадо стоял рядом и подливал ей вина. Оба смеялись. Педро дивился повадкам своей пленницы: она держалась, как знатная сеньорита.
Педро учил ее испанскому языку. «Каравелла»! - говорил он, указывая на ближайшую каравеллу.
- Катлавелла!.. - повторяла Марина своим птичьим голосом и смеялась.
Как все люди из страны Мехико, она не умела произносить звук «р». Вместо «р» она говорила «тл».
- Катлавелла!..
- «Барабан»! - говорил Педро, указывая на барабан.
- «Патлапан»!
- Сеньор! - говорил Педро, указывая на себя.
- Сеньотл! .- повторяла Марина, улыбаясь. - Сеньотл!
Какой-то птичий звук, похожий на «тхтл», переливался у ней в горле. Нет, «р» она никак не могла произнести.
* * *
Когда солнце приблизилось к закату и спала дневная жара, Кортес снова велел вывести коней.
- Музыка! - скомандовал он.
Музыкант Ортис выскочил вперед, в черной арагонской повязке до самых бровей, в коротких панталонах и свободной куртке, перехваченной ярко-красным поясом. Ортис поднес к губам трубу.
- Тра-та-ра-та-а!.. - Под музыку кони шли резво и вольно.
Кортес выскочил вперед на своем темно-гнедом великолепном жеребце. Остальные капитаны, вскочив на своих коней, двинулись за ним.
Солдаты, столпившись, глядели на капитанов. Темно-гнедой конь так и играл под Кортесом. Хороша была также вороная кобыла де Леона, - она слушалась легкого движения руки.
Впереди, бросив поводья, скакал Педро Альварадо. Он доскакал до того места, поодаль от воды, где песок уже становился сухим и сыпучим. Здесь коню было трудно, Альварадо повернул назад.
