Прогостив несколько месяцев у дядюшки, Фриц воротился в Вайсенфельс, привезя от него письмо.
Люклум, октябрь года 1787
Радуюсь, что Фриц оправился и воротился на прямую стезю, с какой впредь я уж не стану и пытаться его совлечь. Мое же поприще пролегло слишком высоко над его юной головой. Он только совсем избаловался, видя слишком много новых, чужих людей, чего не мог я избежать, и много наслушавшись за моим столом такого, что вовсе для него не полезно и чего знать ему не след.
Фрайхерр ответил брату, благодаря за гостеприимство и сожалея, что более ничем не может его отблагодарить. Белый жилет, бриджи и камзол тонкого сукна, построенный для Фрица дядюшкиным портным, — оттого, конечно, что привезенное из дому платье для столовой Его Сиятельства оказалось недостаточно изящно, — теперь пришлось отослать моравским братьям в пользу бедных. Да и куда такое наденешь в Вайсенфельсе — здесь жизнь простая.
— Прекраснейший из Фрицев! Вот счастие тебе выпало, — решил четырнадцатилетний Эразм.
— Не знаю, — ответил Фриц. — У счастия есть свои законы, если умеешь их распознать, но тогда — какое ж это счастие.
— Да, но что ни вечер сидеть за ужином в кругу важных персон, которые тем развлекаются, что подливают и подливают тебе в бокал тонкого вина, ну, я не знаю… А какие у них там предметы разговоров?
— Натурфилософия, гальванизм, животный магнетизм, вольные каменщики… — ответил Фриц.
— Не верится. Вино для того и пьешь, чтобы забыть такие вещи. Ну а ночью, когда хорошенькие женщины, на цыпочках, скрипя ступенями, пробираются к комнате молодого дурачка, стучатся в дверь. ПОБЕДА!
— Там женщин не было. Возможно, дядюшка их не приглашал.
— Не было женщин! — Эразм изумился. — Но тогда — как же стирка?
7. Фрайхерр и Французская революция
Случались ли в Вайсенфельсе дни черней, чем тот, когда получено было письмо от Большого Креста или когда матушкин старший брат, капитан Август фон Бёльциг вдруг объявился в доме? Фон Бёльциг сражался в одном полку с фрайхерром в Семилетнюю войну, но вынес из нее совсем иные заключенья. Король Пруссии, пред которым преклоняется он без меры, признал полную свободу вероисповеданья, бойцы же прусские выказывали редкое бесстрашие и стойкость духа. Не должно ли отсюда заключить…
— Вижу я, куда ты клонишь, — сказал фрайхерр, покуда еще владея голосом.
— То есть ты согласен с моим сужденьем, — ободрился фон Бёльциг. — Ты согласен, что решительно нет никакой связи, явной, во всяком случае, между вероисповеданием человека и его достойным поведением?
