Муссолини стал одним из первых диктаторов, кто взял руководство внешней политикой непосредственно в свои руки: уже в первом, коалиционном, правительстве он оставил за собой пост министра иностранных дел. Он лично встречался с иностранными послами и, похоже, любил это делать, а в текущей работе опирался на опытных профессионалов. Дуче только дважды давал «порулить» внешнеполитическим ведомством, причем близким людям, которым безгранично доверял: «фашисту первого часа» Дино Гранди в 1929–1932 гг. и любимому зятю графу Галеаццо Чиано в 1936–1942 гг. В обоих случаях выбор оказался неудачным, несмотря на несомненные способности обоих: Гранди пришлось отправить послом в Лондон, Чиано — в Ватикан (для Италии должность вовсе не номинальная!). Оба предали дуче в июле 1943 г.: Гранди выступил инициатором отрешения его от власти на заседании Высшего фашистского совета, Чиано не поддержал и не защитил его.
Какой бы амбивалентной ни была внешняя политика Муссолини, внутренняя логика в ней присутствовала. Непредвзятый анализ показывает, что он не был ни самовлюбленным дилетантом, ни коварным агрессором, мечтавшим о «мировом господстве». Более всего дуче стремился укрепиться на Средиземном море, сделав его по-настоящему «нашим морем» (mare nostrum), для чего надо было считаться с Англией, Францией, Турцией и СССР. Кроме того, Италия традиционно придерживалась политики ориентации на сильнейшую державу Европы. «В любом случае его (Муссолини. — В.М.) внешняя политика будет чистым оппортунизмом, — писал 15 января 1923 г. в Лондон британский посол в Риме сэр Рональд Грэхэм, — и дружба Италии предлагается тому, кто даст больше. Мое впечатление таково, что за разумную цену он предпочтет работать с Великобританией. Если мы ничего не сможем ему дать, он повернет в сторону Франции. Потерпев неудачу с Францией, он обратится к России или к туркам. Это политика священного эгоизма, доведенная до крайней степени» (1). Наличие «ирреденты», или «неосвобожденных территорий» и нежелание ближайших соседей их «освобождать» делало проблематичными союзнические отношения с Францией и ее балканскими сателлитами, как ранее с Австро-Венгрией В глобальной перспективе оставались Англия и Германия между которыми и колебался дуче, мечтавший возродить величие Римской империи. «Нельзя отрицать, — замечал в 1928 г. Николай Устрялов, — что Италия всколыхнулась сверху донизу под натиском националистического порыва… Была нация второго, если не третьего, сорта — и вот почувствовала себя в первом ряду, потомственной и почетной великой державой… (Однако) в концерте великих держав Италия все же не способна на первые роли… Поэтому многое будет зависеть от искусства, от осторожности и дальновидности итальянской внешней политики. До сего времени Муссолини не переходил опасной черты и, не скупясь на „римские жесты“, на деле умел проявлять надлежащую гибкость» (2). Но так было не всегда.
