Думаю, за последним предложением стоял Литвинов, напугавший несведущих в международных делах Молотова и Кагановича перспективами осложнения отношений с Лигой Наций. Сталин отреагировал немедленно: «Непонятно, почему должен отпасть вопрос о заезде Крестинского. Какое нам дело до Лиги Наций и почему мы должны произвести демонстрацию в честь оскорбленной Лиги и против оскорбившей ее Германии?» (20). Советское руководство относилось к Лиге Наций без малейшего пиетета, что выразилось, например, в отказе от участия в работе ее комиссии по расследованию японско-китайского конфликта в Маньчжурии. Отчет комиссии в «Известиях» высмеял не кто иной, как Радек. Литвинов же считал необходимым добиться принятия СССР в Лигу и на сей раз убедил Сталина: Крестинский в Берлин не поехал, а советская пресса продолжала нагнетать страсти вокруг Лейпцигского процесса о поджоге рейхстага.
Впрочем, заявления советских газет, даже если они делались такими авторитетными людьми, как Радек, не стоило однозначно принимать на веру, тем более что в частных беседах те же самые люди порой говорили прямо противоположное. Советник германского посольства в Москве Густав Хильгер вспоминал: «Общаться с Радеком было очень приятно из-за блеска и оригинальности, с которыми он высказывал свои суждения, и поразительной откровенности, которую он проявлял при обсуждении самых спорных и щекотливых политических проблем. Однако для нас самым важным было осознание того, что у этого профессионального революционера и убежденного интернационалиста была одна большая слабость: Германия. Польский еврей из австрийской Галиции чувствовал себя связанным с Германией крепчайшими культурными нитями и говорил по-немецки лучше, чем на любом другом языке. Он был для нас самой полезной связью в Москве. Хотя его журналистская деятельность и постоянное вмешательство во внутренние дела Германии[14] часто ставили германско-советские отношения в затруднительное положение, мы всегда могли рассчитывать на его помощь, имея дело с советским правительством в трудных случаях» (21).
В августе 1934 г., когда отношения, казалось, были безнадежно испорчены, Радек пригласил на дачу профессора Теодора Оберлендера из Кенигсбергского университета[15] и пресс-атташе германского посольства Баума. Хильгер, которому Баум рассказал эту историю, предполагал, что инициатива исходила от Оберлендера, специалиста по русским делам и друга гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха (будущий палач Украины, в молодости близкий к национал-большевистскому крылу НСДАП, тогда считался носителем чуть ли не просоветских взглядов). В ходе беседы Радек восторженно отзывался об организаторских талантах новой власти и об энтузиазме молодежи в коричневых рубашках, говорил, что верит в германский народ, но сомневается в прочности режима, если тот не изменит отношения к СССР. Все это произносилось в присутствии Бухарина, ярого антинациста и критика геополитики (22).
