), мои японские связи (Антикоминтерновский пакт. —
В.М.) и всю мою внешнюю политику, я считал, что для миссии в Москву буду выглядеть деятелем слишком антикоммунистическим. Но фюрер настоял на том, чтобы в Москву отправился именно я, сказав, что это дело я „понимаю лучше других“» (5). Этот рассказ вызывает сомнения. К моменту определения кандидатуры посланца Гитлер был готов заключить пакт практически любой ценой, что исключало провал миссии. Подписание договора стало бы личным успехом того, кто скрепил бы его своей подписью. Этого честолюбивый Риббентроп не отдал бы никому, кроме фюрера (о нем речь не шла), тем более своему главному недругу Герингу, вражда с которым, помимо личной антипатии, имела еще и геополитический подтекст: рейхсмаршал был главным атлантистом нацистского двора. Впрочем, нет — эту «честь» следует уступить самому фюреру…
На почетную роль претендовал и Шуленбург, но вопрос решили без его участия. 14 августа в 22 часа 53 минуты по берлинскому времени Риббентроп отправил послу сверхсрочную телеграмму с сообщением для Молотова, однако на деле это было послание Гитлера Сталину. «Я считаю важным, чтобы они (германские предложения. — В.М.) дошли до господина Сталина в как можно более точном виде, и я уполномачиваю Вас в то же самое время просить от моего имени господина Молотова об аудиенции с господином Сталиным, чтобы Вы могли передать это важное сообщение еще и непосредственно ему». Вдогонку полетели конкретные предложения: «Германия готова заключить с Советским Союзом пакт о ненападении, если желает советское правительство, не подлежащий изменению в течение 25 лет… Германия готова совместно с Советским Союзом гарантировать безопасность прибалтийских государств… Германия готова, и это полностью соответствует позиции Германии, попытаться повлиять на улучшение и укрепление русско-японских отношений». Далее Риббентроп от имени Гитлера подтверждал готовность к «общему и быстрому выяснению германо-русских отношений и взаимному урегулированию актуальных вопросов» в связи с Польшей и заявил о своей готовности прибыть в Москву в любой день, начиная с 18 августа, «для решения всего комплекса германо-русских вопросов, а если представится возможность, то и для подписания соответствующего договора». Время до запланированного нападения на Польшу — если в последний момент не будет требуемых уступок — шло на часы. Гитлер спешил, как никогда, и поэтому готов был обещать все что угодно. Только бы Сталин согласился…
