3 августа Шнурре пригласил к себе Астахова и коротко повторил ему основные пункты вчерашней беседы, добавив, что «разговоры желательно вести в Берлине, так как ими непосредственно интересуются Риббентроп и Гитлер». Астахов срочно запросил ответа. В тот же день Шуленбург заверял Молотова в отсутствии «политических противоречий» между двумя странами и в стремлении Берлина к «освежению существующих или созданию новых политических соглашений». Посол откровенно говорил, что «Германия намерена уважать интересы СССР в Балтийском море» и не будет мешать «жизненным интересам СССР в Прибалтийских странах». На это приглашение к конкретной дискуссии Молотов не отреагировал, снова поминая Антикоминтерновский пакт, хотя Шуленбург в отчете отметил, что нарком «оставил свою обычную сдержанность и казался необычно открытым».
После «импровизированного» свидания с Риббентропом Астахова несколько раз принимал Шнурре. По поручению шефа он поставил перед ним вопрос о «коммюнике или секретном протоколе при подписании кредитного соглашения», где было бы засвидетельствовано обоюдное желание сторон улучшить политические отношения. 3 августа Астахов проявил «позитивный интерес» к этой идее, но получил решительный отказ Молотова; «Неудобно говорить во введении к договору, имеющему чисто кредитно-торговый характер, что торгово-кредитный договор заключен в целях улучшения политических отношений. Это нелогично, и, кроме того, это означало бы неуместное и непонятное забегание вперед… Считаем неподходящим при подписании торгового соглашения предложение о секретном протоколе». Вот, оказывается, когда и при каких обстоятельствах родилась идея «секретного протокола»! И снова заминка… Снова Москва выжидает, потому что время работает если не на нее, то уж точно против Берлина.
5 августа Астахов поинтересовался у Шнурре впечатлениями МИД от общения Шуленбурга с Молотовым. Тот ответил, что «беседы слишком уж сосредоточены на прошлом. Мы должны покончить с этим, если хотим говорить о будущем». 10 августа Астахов оповестил Шнурре об отказе Москвы от секретного протокола: «Он (Шнурре. — В.М.) сказал, что целиком с Вами (Молотовым, адресатом сообщения. — В.М.) согласен, и на этой идее отнюдь не настаивает». Речь зашла о вещах куда более важных: «Если попытка мирно урегулировать вопрос о Данциге ни к чему не приведет и польские провокации будут продолжаться, — записал поверенный слова своего собеседника, наверняка стремясь к максимальной точности, — то, возможно, начнется война. Германское правительство хотело бы знать, какова будет в этом случае позиция Советского правительства. В случае мирного разрешения вопроса германское правительство готово удовлетвориться Данцигом и экстерриториальной связью с ним… Но если начнется война, то вопрос, естественно, будет поставлен шире, хотя и в этом случае германское правительство не имеет намерений выйти за известные, заранее намеченные пределы… Оно готово сделать все, чтобы не угрожать нам и не задевать наши интересы, но хотело бы знать, к чему эти интересы сводятся».
