В один день услышала я опять горькие слезы моей матери; эти слезы показались мне горячее тех слез, которые, она проливала при разлуке с отцом моим. Незнакомец утешал ее; я подбежала к ней, она схватила меня в объятия и назвала себя несчастною…
После этого слова на веки погибло во мне сладкое чувство, которое я знавала прежде!
Мы куда-то поехали.
— Скоро ли мы будем у батюшки? — спросила я; мать моя сжала меня в своих объятиях, и, утопая в слезах, не отвечала ни слова.
Незнакомый человек приказал ей перестать плакать, и она перестала.
Как теперь помню я, что какой-то шум оглушал меня, мне было страшно; помню, что внесли меня на какую-то лестницу, стук и шум увеличились; у меня закружилась голова, и я упала без памяти. Это мгновение, как минута смерти, лишила меня всего!
Не знаю, что было со мною до того времени, в которое я очувствовалась; жар томил меня; я лежала где-то, без сил; слышала чьи-то незнакомые голоса, звала мать мою; но мне отвечали, что ее нет дома, что она скоро будет. Я плакала неутешно!
Мери остановилась, слезы покатились градом из глаз её; жалким голосом проговорила она:
— То были слезы на вечную разлуку с моею матерью! Она для меня уже не существовала!
У каких-то недобрых людей была я. Никто не водил меня, не смотрел за мною и не спрашивал: чего хочу я; часто бывала я голодна, но боясь, чтоб меня не бранили, молчала.
В одно время услышала я чей-то голос, он был приятен для меня, потому что давно не испытывала я радостного чувства и не знала ни чьей ласки. Этот человек подошёл ко мне и спросил меня, родилась я слепою, или лишилась зрения от болезни? Я помнила, что меня лечили от глаз, и сказала ему это.
— Если другие лечили тебя безуспешно, — отвечал он, то я могу быть счастливее других.
Не знаю, что сделал он с моими глазами — мне даже показалось, что он совсем их вынул, потом чем-то обвязал. После уже узнала я, что это были очки, в которых вместо стекол натянуты были двенадцать соединённых между собою прозрачных пленок; каждый день срывал он по одной и с каждым днем ощущение света более и более давало мне чувствовать, что незнакомец возвратил мне зрение.
Но зачем он возвратил мне его, когда уже со мною не было ни отца, ни матери? Слепота моя не мешала мне плакать; об них бы только плакала я!.. Но теперь зрение дало мне ещё столько новых предметов для слез, столько душевной скорби…
— Не плачь, Мери; милая Мери не плачь! — вскричала Лена и обняла ее.
Мери не могла удержать слез своих; крепко сжала она ребенка в объятиях.
