Тут власть зашевелилась, прокуратура, стали опровергать слухи. Начали официально выявлять геронтов, ставить на учет. Хотели полностью снять их с пенсии, поднялся шум, сняли половину. И построили на федеральное бабло этот геронтозорий в самой глухой жопе, какую только можно придумать. Чтобы они жили все вместе, а вокруг на километры никого, из кого можно время откачивать. Только из друг друга. Кто-то в Сети написал, что там им, этим, совсем хреново. Что у них там ломки все время, лучше бы их всех усыпить. И умереть не могут, и жить не могут, потому что вампирят друг друга. Но его в Сети тут же затоптали. А проверить невозможно, стены там, системы слежения, внутрь не пускают. Работают там зэки, им пожизненку на это заменили, тоже по слухам.
Михалыч выдохнул. Пар, покрутившись возле лица, исчез. Почувствовав на себе взгляд, он повернулся к машине. Мать прижалась к стеклу и глядела на него.
Они сидели на заднем сиденье.
Михалыч – склонившись вперед, почти касаясь лбом своих джинсов. Мать осторожно гладила его по спине.
– Не надо, – сказал Михалыч.
Рука исчезла. Михалыч завел за спину ладонь и потер место, где гладила мать.
– Мне цыганка одна нагадала, – сказала мать. – Тебе еще два года было.
Михалыч слегка повернул голову к ней и снова опустил.
– Этот, говорит, тебя убьет. И на тебя показала, ты около газводы стоял, воды просил. Я еще удивилась, ты самым положительным рос, ничего такого в тебе не было.
– Ты поверила?
– Так она остальное все, как по правде, сказала. И про Василия, что здоровье. И что соседи нас затопили и у нас война с ними была.
– Что еще нагадала про меня?
– Ничего. Только что убьешь, и все.
Михалыч поднял голову и положил матери на колени.
Так они никогда не сидели, может, только в раннем детстве… или и тогда не сидели.
Он почувствовал, как мать сжалась, как напряглись под шерстяной юбкой ее ноги. Значит, она всю его жизнь жила в голове с этим гаданием.
Жила и боялась его, Михалыча. Больше чем отца и даже Серегу. И сейчас его боится, по этой привычке все еще.
Мать потрогала его голову:
– Отвези уже меня скорее, а? Что уж кота тянуть…
* * *
Он въехал в длинную, слишком ярко освещенную аллею и припарковался возле стены. Местность напоминала Бултыхи, только жесткий вариант Бултыхов. Сбоку появился какой-то мужик, поглядел на машину и отвалил.
– Схожу узнаю. – Михалыч взял документы, вылез, заглянул. – Посиди пока… Плохо тебе?
Мать сгорбилась и терла лоб:
– Крутит что-то… Больненько… Иди скорей.
