Михалыч помотал головой.
– Правильно. Кровью бы пришлось, – сказал доктор.
– Своей?
– Не. Лягушачьей. Человечьей запретили им. Еще в девяностые подписывали, а потом губернатор приезжал. Перешли на лягушачью.
Михалыч убрал листок с колен, сунул в бардачок.
«Может, курят они здесь что, – думал, покусывая изнутри губы. – Мох какой-нибудь…»
Он не сразу услышал звук мобильного. Сильно задумался. Дернулся, пошарил рукой.
В трубке была Лена. Слышимость никакая. Лена будто захлебывалась.
– Ты не слушай ее… если скажет…
– Кто? – напряг лицо Михалыч.
– Она не поняла… потом объясню…
– Кто, не слышу!
– Пришла… Не слушай ее… – Голос Лены то всплывал, но снова тонул.
Потом превратился в страшный звук, и пошли гудки.
Попытался перезвонить ей… Как в танке.
Михалыч сжал губы.
Доктор вздохнул и кивнул.
Михалыч вылупил глаза и вопросительно приоткрыл рот.
– Обычно уже с Песковки связи нет, – ответил доктор.
Михалыч вернулся к дороге. Голос Лены ему не понравился.
Может, почувствовала?.. Вспомнил свои сегодняшние успехи и снова сжал губы. Инициатива там была, конечно, не его, но он ведь и не сопротивлялся. Еще сам в своем раздевании поучаствовал. А у Лены интуиция, всё ловит.
Только не похоже было по звонку. Про кого она говорила? «Она, она…» Мать? Или Катюха? Михалыч слегка оглянулся на мать. Та как сидела, так и сидит.
– Что? – спросила.
– Ничего. – Михалыч отвернулся обратно.
От белизны этой глаза уже начали болеть.
– Вы хоть с Серегой друг другу слово сказали? – спросил ее.
– Да.
Михалыч втянул воздух. Подержав в себе, выпустил.
– Плохо ему, – добавила мать.
– Зато мне хорошо, – сказал Михалыч.
– А что тебе плохо? Отвезешь меня, и будете… жить-поживать, добра наживать.
– Уже не буду. Уволили меня. Из-за вот этой поездки.
Мать не ответила. Не стала спрашивать, как уволили. Почему, на каком основании. Не попробовала даже пожалеть его. Просто замолчала. Михалыч снова подумал, насколько мать его не любила. А ведь он лицом был похож на нее. И это было еще обиднее.
Среди знакомых Михалыча встречались удачники, и они все были разные. Общим, как теперь Михалыч думал, было то, что у каждого где-то за спиной виднелась мать. Заботливая, иногда даже слишком. Звонившая по три раза на день. Не могущая поделить с невесткой свое уже даже стареющее чадо. И все-таки это казалось правильнее. Имея позади себя такую мать, можно было идти вперед и добиваться, чего тебе надо.
Михалыч не чувствовал себя, в общем, неудачником. Особенно на фоне двух своих братьев, один из которых был уже в могиле, хотя и в Израиле, а другой – сами видели. Так что Михалыч был собой даже доволен, хотя виду из скромности не показывал. В школе учился нормально, почти без двойбанов. И спортивный колледж закончил, по специальности «Физическая культура». В соревнованиях, правда, не блистал, но ведь никто ему и не объяснил, что блистать надо, а сам Михалыч не понимал тогда, для чего нужны эти огромные напряжения. Его влекло к спокойствию, к мыслям. Если бы мать приходила к нему на соревнования, как десятки других мамаш, он, может, напряг бы волю и показал всем. Но мать не приходила. Один раз пришел отец. Но под его насмешливым взглядом не то что напрягаться, вообще ничего делать не хотелось. Так и в бассейне. Пытался ускориться, ощущение воды было хорошим. А получилось, что почти стоял на месте, пришел чуть не последним.
