Вельботы в таком случае заходят в речку. Но одно дело — вельбот, а другое — катер, да еще с начальством.
Апкалюн меня зовет: мол, помоги. А сам загоняет начальство в кубрик: посторонним в капитанской рубке находиться не разрешается. Остались в рубке мы втроем: я, Апкалюн и начальник МЗС — наше непосредственное начальство. Посмотрел я на волны, прикинул в уме и решил, что можно рискнуть — попробовать войти в речку верхом на волне. Так и сделали. Правда, из трех лопастей винта осталась одна, зато катер цел, а главное, люди невредимы, даже сапоги не промочили.
Как только мы проскочили устье, мне начальник МЗС и говорит: «Ну, Умкы, ты настоящий капитан!» И пожат руку. Тут я и поймал его на слове! Говорю: «Раз капитан — назначай на „Галс“!» Пришлось назначить.
— Так что же тебе еще надо, Умкы? — с удивлением спрашиваю я.
Он с сожалением смотрит на меня и вздыхает: мол, тебе не понять.
Где-то внизу мерно стучит мотор, за бортом журчит черная вода.
— Надоело каждый день таскать эту грязную баржу с углем! Мне хочется выйти в открытое море, а не таскаться до угольных копей и обратно. Я хочу охотиться на моржа, на кита! Я бы всем показал, кто такой Умкы! Эх, дали бы мне настоящий, большой железный катер!
Вдруг он умолкает, как бы устыдившись только что сказанных слов. Молчание длится долго, пока наконец Умкы не говорит, показывая рукой вперед:
— Подходим к райцентру. Сейчас кончится туман.
И верно, не проходит и десяти минут, как на небе появляются звезды, а впереди зажигаются огоньки районного центра.
Крепко пожимая на прощание руку, Умкы близко придвигает ко мне лицо, и, хотя кругом по-прежнему никого нет, тихо говорит мне на ухо:
— Я все-таки буду настоящим капитаном. В этом году поступаю в вечернюю школу. Уже подал заявление.
Зацепившиеся за мелководье обломки айсбергов хорошо просматривались со стороны лагуны и казались стоящими на земле, в коротких переулках, обращенных к Ледовитому океану.
Солнце висело в небе в любое время суток: то над мысом Биллингса, то прямо над морем, то отражалось в зеркалах тундровых озер. Ветра не было. Море лежало спокойное, величавое, безмолвное.
Я сидел в маленькой комнатке, обращенной окнами на морской берег, и писал. Кто-то постучал в дверь.
В комнату вошел высокий, седой, но еще стройный старик. Нарядная кухлянка, окрашенная охрой и отороченная кожаными лентами, придавала ему торжественный и важный вид. Это был Вээмчурмычейвын-Чеко. Одна половина имени старика значила Ходящий Пешком по Берегу Реки, вторая — Наконечник Стрелы. Он веско произнес:
