Припекало солнце. Растаяли лужицы, только по краям их блестел чёрный лёд с вмёрзшими в него жёлтыми травинками и золотыми листьями.
Цветные пятна камлеек приближались. Издали Анканау уже могла узнать некоторых женщин. Вот идёт, часто нагибаясь, Увролюк Валентина. Она эскимоска, жена гарпунщика со второго вельбота. Странно, раньше Анканау не обращала внимания на то, какой национальности человек. Впервые она узнала о таком делении людей в школе. Сначала были просто друзья: Валерик Зимин, его сестрёнка Нина, Таня Сипкалюк — ребята и девчата. А оказались русскими, эскимосами, чукчами. Не просто люди. Как зверей поделили: эти — нерпы, эти — лахтаки. Потом привыкла и даже заинтересовалась. Все белые люди, казавшиеся на одно лицо, оказались людьми разных национальностей. Это было забавно…
Увролюк подчёркнуто устало опустилась на землю рядом с Анканау.
— Поясница устала, — громко, нараспев произнесла она и простонала, как старушка.
Анканау с удивлением взглянула на неё: Увролюк была ещё совсем молодая, но держалась так, как будто ей по крайней мере лет сорок.
— А я не устала, и поясница у меня не болит, — сказала с вызовом Анканау.
— Ты молодая и красивая, — с оттенком зависти ответила Увролюк. — И не замужем к тому же…
— Даже буду замужем — не буду так сгибаться. Это некрасиво для женщины.
— Что ты понимаешь в женщинах, девчонка! — обиженно отрезала Увролюк и встала. — Приехала образованная, учит, как надо жить. Попробовала бы всю жизнь вот так, как мы… А то побудет и уедет, а потом заявится продавщицей.
— А я никуда не собираюсь отсюда, — ответила Анканау.
— Ну, это ты так просто говоришь. Попробовала чистой интернатской жизни, обратно в грязь не захочется.
— А мы и здесь сделаем чистой жизнь.
— Делают уже много лет, да не очень получается.
Увролюк опустила нижнюю губу, лицо её стало скорбным и обиженным. Женщина она была здоровая, круглолицая, и ей так не шло брюзжание и старушечий вид, что Анканау невольно улыбнулась.
— Смейся, смейся, — проворчала Увролюк и пошла прочь, нагибаясь и тыча в кочки металлическим наконечником мотыжки.
Все ждут, что Анканау не выдержит здешней жизни и уедет. Но почему она должна уехать? Разве она не родилась здесь, где живут её родители, где живут друзья и сверстники? Кто сказал такую глупость, что человек, который чему-то научился, уже не нужен в чукотском колхозе? Может быть, он-то именно и нужен, хотя иногда кажется, что вряд ли применим бином Ньютона к выделке ременных канатов из прокисшей лахтачьей кожи.
