Он заговорил, и стрелок застыл, поражённый: к нему обращались Высоким Слогом Гилеада!
— Сделай милость, стрелок-сэй. Не пожалей золотой. Один золотой — это ж такая безделица.
Высокий Слог. В первый миг разум стрелка отказался его воспринять. Прошло столько лет — Боже правый! — прошли века, тысячелетия; никакого Высокого Слога давно уже нет. Он — последний. Последний стрелок. Все остальные…
Ошеломлённый, он сунул руку в нагрудный карман и достал золотую монету. Растресканная, исцарапанная рука в пятнах гангрены протянулась за ней, нежно погладила, подняла вверх, так чтобы в золоте отразилось маслянистое мерцание керосиновых ламп. Монета отбросила сдержанный гордый отблеск: золотистый, багровый, кровавый.
— Ааааххххххх… — Невнятное выражение удовольствия. Пошатнувшись, старик развернулся и двинулся к своему столику, держа монету перед глазами. Крутил её так и этак, демонстрируя всем присутствующим.
Кабак быстро пустел. Створки входных дверей хлопали, словно крылья взбесившейся летучей мыши. Тапёр захлопнул крышку своего инструмента и вышел следом за остальными — широченными театрально-шутовскими шагами.
— Шеб! — крикнула барменша ему вдогонку. В её голосе причудливо перемешались вздорная злоба и страх. — Шеб, сейчас же вернись! Что за чёрт!
Старик тем временем вернулся за свой столик. Сел, крутанул золотую монету на выщербленной столешнице. Его полумёртвые глаза, не отрываясь, следили за ней — заворожённые и пустые. Когда монета остановилась, он крутанул её ещё раз, потом — ещё, его веки отяжелели. После четвёртого раза его голова упала на стол ещё прежде, чем монета остановилась.
— Ну вот, — с тихим бешенством проговорила барменша. — Всех клиентов мне распугал. Доволен?
— Вернутся, куда они денутся, — отозвался стрелок.
— Но уж не сегодня.
— А это кто? — Он указал на травоеда.
— А не пошёл бы ты в жопу. Сэй.
— Мне надо знать, — терпеливо проговорил стрелок. — Он…
— Он так смешно с тобой разговаривал, — сказала она. — Норт в жизни так не говорил.
— Я ищу одного человека. Ты должна его знать.
Она смотрела на него в упор, её злость потихонечку выдыхалась. Она словно что-то прикидывала в уме, а потом в её глазах появился напряжённый и влажный блеск, который стрелок уже видел не раз. Покосившееся строение что-то выскрипывало про себя, словно в глубокой задумчивости. Где-то истошно лаяла собака. Стрелок ждал. Она увидела, что он понял, и голодный блеск сменился безысходностью, немым желанием, у которого не было голоса.
