Наступал 1776 год. Много совершилось в России событий с того времени, как Полянский возвратился в Петербург из-за границы, и все события важные. А Василий Ипатыч не изменял своего образа жизни: секретарствовал да по прежнему срывал цветы удовольствия. В конце концов, однако, и его сердце было уязвлено: он влюбился в Лизавету Александровну Демидову, жену молодого, богатого, но «неодушевленного» камергера, Никиты Григорьевича. «Неодушевленным» считала Никиту Григорьевича собственная его жена и, вероятно, имела к тому основания. Сама она была по натуре своей резвой и впечатлительной женщиной, совершенной противоположностью мужу. С детства окруженная французскими гувернантками, Лизавета Александровна отлично знала французский язык, лучше, чем свой отечественный, знакома была с французской литературой и усвоила себе все свойства французской «вертопрашки»-парижанки. Этому отвечала и ее миловидная наружность — грациозной фарфоровой куколки с высоко взбитой, наподобие корабля, прической, à la reine d’Angleterre[1], с парусами и мачтами. Достигнув 20-летнего возраста, Лизавета Александровна решилась выйти замуж за Демидова. Жених, ее, вялый по характеру, ей мало нравился, но был молод, богат и, вдобавок, камергер Высочайшего двора, что в глазах ее родителей, Лопатиных, из старинного, но нечиновного дворянского рода, имело особый вес и значение. Притом последняя гувернантка Лизаветы Александровны, сделавшаяся потом ее компаньонкой, m-lle Florand, внушила уже своей воспитаннице, что замужней женщине гораздо легче, чем девушке, пользоваться жизнью, что прежде, чем полюбить кого-либо, нужно выйти замуж: это давно уже повелось в Париже, и так живут все прилично воспитанные дамы!
Уже два года Демидовы жили очень весело, по мнению мужа, и крайне скучно, по затаенному убеждению жены, как вдруг появился у них в доме Василий Ипатыч. В беседах с ним Демидова почувствовала себя где-то далеко, на второй своей родине, в Париже, в Версале, в Швейцарии, где «родилась ее душа» и куда Никита Григорьевич никак не мог, по нелюбви своей к передвижению, свезти свою жену, несмотря на все ее просьбы. Она любила расспрашивать Полянского о его жизни за границей, о его знакомстве с гремевшими на весь мир писателями, а он любил и умел ей рассказывать. Что было в основе его любви к Демидовой — едва ли он сам мог себе объяснить, но Демидова, вспомоществуемая внушениями m-lle Florand, была в восторге от «друга Вольтера», от безукоризненного, на ее взгляд, парижанина, павшего к ее ногам.
