— Ты же знаешь, это запрещено, — пробубнил наконец Агасфер. — Пока отбоя не дадут.
— Так тревога кончилась!
— Нет еще.
— Да кончилась же! Самолеты улетели. Они бомбили город!
— Сколько можно об одном и том же, — пробурчал кто-то в темноте.
Агасфер поднял глаза.
— А если они в отместку за это десяток-другой, а то и сотню из нас расстреляют?
— Расстреляют? — захихикал Вестхоф. — С каких это пор тут стали расстреливать?!
Овчарка залаял. Агасфер схватил его за холку.
— В Голландии они после каждого воздушного налета расстреливали обычно десять — двадцать политических. Чтобы у нас не возникало опасных иллюзий, как они объясняли.
— У нас тут не Голландия.
— Это точно. Так и я говорю — в Голландии, там расстреливали.
— Расстреливали! — Вестхоф презрительно фыркнул. — Может, ты солдат, что у тебя такие запросы? Тут или вешают, или забивают насмерть, одно из двух.
— Ну а вдруг, для разнообразия?
— Да заткнетесь вы наконец или нет?! — заорал из темноты все тот же ворчливый голос.
Пятьсот девятый присел рядом с Бухером и закрыл глаза. И тут же снова увидел дым над горящим городом, ощутил глухую детонацию бомбовых разрывов.
— Как думаете, пожрать сегодня дадут? — спросил Агасфер.
— Черт бы тебя побрал! — отозвался голос из темноты. — Может, тебе еще чего надо, а? Сперва, понимаешь, хочет, чтобы его расстреляли, потом чтобы накормили…
— Еврей не может без надежды.
— «Надежды»! — Вестхоф снова подхихикнул.
— А то как же! — спокойно ответил Агасфер. Пятьсот девятый раскрыл глаза.
— Наверно, сегодня вечером жратвы не будет, — заметил он. — В наказание за бомбежку.
— Опять ты со своей бомбежкой! — взвыл из темноты все тот же недовольней голос. — Ты заткнешься наконец или нет?
— Может, у кого есть чего-нибудь пожрать? — спросил Агасфер.
— О Господи! — голос из тьмы чуть не задохнулся от подобного идиотизма.
Агасфер не обращал на него ни малейшего внимания.
— Вот в лагере под Терезиенштадтом у одного была плиточка шоколада, а он и не знал. Припрятал, когда его в лагерь привезли, а потом и забыл. Молочный шоколад, из автомата. Даже с портретом Гинденбурга на обертке.
— А еще что там было? — прокаркал голос из глубины. — Может, заграничный паспорт?
— Нет. Но на этом шоколаде мы два дня протянули.
— А кто это все время так орет? — спросил пятьсот девятый.
— Да один со вчерашнего этапа. Новенький. Ничего, еще успокоится.
Агасфер вдруг прислушался, потом сказал:
— Все.
— Что все?
— Кончилось. Там. Отбой был. Отбой воздушной тревоги.
